– Почему имя такое? – поинтересовалась я. – Он немец, что ли?

– Какой, к черту, немец! – возмутился приятель.

– Как же! – решила я просветить его. – Имя немецкое. Вот Иммануил Кант, например.

– Твой Кант был Фомич? – парировал приятель. – То-то и оно! Езжай смело. По крайней мере, у него не ансамбль народного творчества.

– Струнный, – поправила я.

– Ну струнный, народный. Какая разница?

И мы с Ксюшкой поехали показываться всемогущему Иммануилу Фомичу.

– Вызовем такси? – спросила я у дочки.

– Не-е-ет, – протянула она, – на троллейбусе. Ты сама сказала, что до Витебского вокзала транспорт идет.

– Такси тоже транспорт.

– Оно дороже.

Ксюшкина рассудительность и бережливость поражала, а иногда и смешила. В кого она такая? Разве что в дедушку, больше не в кого.

– В грязь и дождь – тоже дороже, – попыталась возразить я, но постоянный защитник – дед поддержал мою дочь.

– Правильно девочка говорит, не сахарные. А тебе лишь бы деньгами сорить.

Их двое, я одна, – пришлось идти на поводу у большинства.

Перед выходом из дома я сменила дочке прическу: собрала ее длинные светло-каштановые волосы в тугую ракушку на затылке, а заодно достала модную, взрослого фасона юбку, – чтоб ребенок произвел и внешне впечатление серьезного товарища.

– Мам, зонтик возьми, – напомнила Ксюшка.

– Вот это уж нет!

– Девочку промочишь, – тут же вмешался дедушка.

– Папа, либо я ее промочу, либо потеряю, выбирай!

– Ладно, иди без зонтика, – проворчал дед.

Ну действительно, этот зонт пока откроешь, пока закроешь… А Ксюху за руку держать надо.

Как только взобрались в салон троллейбуса, дочка тут же притормозила и стала дергать меня за рукав плаща.

– Давай проходи, – поторопила я ее, – там сзади еще люди.

– Мам! – лицо Ксюшки светилось восторгом. – Мам, смотри!

– Давай сначала сядем, пока места есть.

Мы сели прямо около дверей и дочка тут же указала мне на какое-то объявление.

– Читай!

– Читаю, – сказала я. – Здесь написано: «Требуются на работу водители I–II класса». И что?

– А то, что я уже могу зарабатывать деньги, – гордо заявил ребенок.

Всю последующую дорогу до Витебского вокзала мне пришлось рассказывать про шоферов, их классность и про то, что не для того я ее отдала учиться в школу при Педагогической академии наук СССР. Кажется, Ксения опечалилась. Я опечалилась еще больше, но промолчала. Меня пугала ее заинтересованность деньгами. Говоря «деньги – чеканенная свобода», Достоевский не имел в виду маленьких детей…

Дом всемогущего Иммануила Фомича оказался буквально в трех минутах ходьбы, и мы добежали, не промокнув. Дверь открыл сам хозяин. Это был парень моего возраста, и всесильность ему шла, «как Соеву пенсне». Я, кажется, понравилась ему еще меньше, судя по тому, как он протянул:

– Мама, что ли?…

– А вы ждали, что семилетний ребенок один к вам через весь город вечером поедет? – ответила я вопросом на вопрос. – Знакомьтесь, моя дочь Ксения.

Ксюшка переступила порог, встряхнулась, как собачонка, и поежилась, а я стащила с нее куртку, не дожидаясь пока хозяин предложит раздеться и пройти. В общем, в комнате мы оказались по своей инициативе.

– Царьгородский, – сказал хозяин.

– Царь, простите, что?

– Царьгородский Иммануил Фомич. Но ты можешь звать меня Фома.

– Вы к кому обращаетесь? – решила уточнить я.

– К тебе. – И повторил: – Меня зовут Фома.

– А меня Ерема.

– В смысле?

– В том, что называйте меня Людмила Петровна и на «вы», а Ксения будет к вам обращаться по имени отчеству, – расставила я сразу все точки над «i».

– Нет, – твердо сказал странный молодой человек, – мы с тобой будем на «ты», а девочке идет другое имя – Женевьева. – И обратился к Ксюшке: – Можно называть тебя Эви?