– Ты сделал для меня шахматы? – прошептала я, очертив кончиками пальцев зазубренную корону ферзя. В каждой его детали чувствовался сам Солярис, та аккуратность и нежность, которые были присущи ему точно так же, как упрямство, вредность и страсть к сладкому.

Сол подозрительно долго молчал, и я, прижав ферзя к сердцу, обернулась. Он снова сидел на подоконнике, но с открытым ртом, а на его лице отражалось внутреннее противоборство – желание всё-таки лишить меня подарка против желания получить похвалу. Второе победило:

– Да. Нравится?

– Конечно! Я обожаю шахматы!

– Я знаю.

Последнее прозвучало горделиво. Я тут же смела все фигурки в охапку вместе с доской и, вернувшись на подоконник, принялась расставлять их по местам. Солярис наблюдал за мной с улыбкой – шахматы навевали ему те же приятные воспоминания, что и мне. Это была первая игра, в которую мы сыграли вместе по-настоящему, как только я обучила его азам. Конечно, не считая пряток, когда Солярис клятвенно заверял, что обязательно будет искать меня, а сам возвращался в замок и ложился спать.

– Готов проиграть в семьсот двадцать пятый раз? – поддразнила я, закончив расставлять пешки. – Этим подарком ты обрёк себя на вечные муки. Ты ведь ни разу за все годы меня не обыграл!

– Это я тоже знаю, – вздохнул он тяжко и, подвинув доску вплотную к оконной раме, поднёс руку к пешке, собираясь сделать первый ход, но почему-то передумал. – У меня есть для тебя ещё кое-что. Покажу, если пообещаешь, что никуда не пойдёшь завтра с Дайре.

– Солярис…

– Ладно, всё равно покажу. Но к теме о Дайре мы обязательно вернёмся!

Я скривилась, провожая Соляриса, помчавшегося к постели, вялым взмахом руки. Нагнувшись, он вытащил что-то из-под матраса – нечто длинное и шуршащее, как бумага. Лишь в свете канделябра, который Сол поставил на подоконник вместе со своим подарком, я узнала свёрнутое полотно. Судя по пятнам плесени и желтизны, полотно было очень старым, но тем не менее в приличном состоянии: даже не разворачивая его, я заметила по краям яркие краски. Раз не выцвели, значит, дорогие.

Королевская картина…

– Ллеу дорого берёт за проход в катакомбы. Даже того пузырька с туманом оказалось мало! Алчный человек, – хмыкнул Солярис, оперевшись руками на подоконник и нависнув вместе со мной над полотном, пока я бережно разворачивала его, боясь повредить краску или холст. – Только одну картину нашёл, хотя бродил там часов шесть…

Я почти сумела выпрямить свёрток, когда меня осенило. Подняв глаза к лицу Соляриса, с которым меня разделяло всего несколько дюймов, я заметила, как он нетерпеливо жуёт нижнюю губу, отчего над уголком его рта проступила очаровательная ямочка. Золотые глаза светились в полумраке комнаты. Казалось, Сол и сам вот-вот воспламенится от возбуждения, ведь…

– Ты поэтому опоздал на праздник? – спросила я растерянно. – Потому что всё это время копался в катакомбах? А я подумала…

– Что ты подумала? – Сол наклонил голову вбок, и жемчужные волосы, уставшие лежать в опрятной укладке, упали ему на лоб.

Я замялась, пытаясь подобрать слова, но, не сумев сделать это от усталости и мёда, выпалила как есть:

– Я знаю, что Виланда нашла тебя у Дикого Предела спустя несколько месяцев после Мора. Ты участвовал в сражении вместе с другими драконами, но ведь не просто так, верно? В каждый мой день рождения ты становишься особенно молчаливым, прячешься в башне и если приходишь на праздник, то лишь под конец. Мы никогда не говорили об этом, но, полагаю, ты тоже потерял кого-то в Мор, как я потеряла дядю Оберона. Вот я и решила, что в этот раз ты тоже… скорбишь.