Высотой!
Ваших губ
К преклоненному алчущих
И навстречу идущих снам,
Так, – подобно Светлому Господу,
К чудесам.
Ангел мой,
Мое чудо чудесное,
Словно крик
Онемевший Луною полночи, —
Слаб язык.
В этой истине много странного,
Но когда?
Звезды рухнут
С неба распятого, —
Навсегда!
Или губы останутся сказками.
Искушенных ваших свечей;
Или спустятся воска каплями, —
Горячей…
Может, думать,
Что много можно,
Но и нельзя?
Откровенно сложнее сложного
Тьмой скользя.
Опускаться! И падать ласками
Ваших ног
Может самыми сладкими сказками
Только Бог.
Вы не знаете
Как безумие, или бред
Исполняет все,
Что задумано, —
Вам след в след.
Что останется?
Что достанется, мне?
Губы ваши
И взгляды жаркие, —
В стороне.
Но проникшие чистым облаком
В этот мир,
Заключенные магом-призраком
В мой эфир.
«В туманном сладко-пряном дыме…»
В туманном сладко-пряном дыме
Смеялись клоуны… а вы,
За столиком сидели молча
И пили золотой коньяк.
И чей-то взгляд покорный мраку
Следил за вами осторожно,
Так выбирает свою жертву
Безумный радостный маньяк.
Он здесь давно уже… и пьяный;
Его глаза скользят, как тени.
Он ожидает вас, убогий…
Давно готовый умереть,
Чтобы смотреть на капли крови;
И руки ваши нежно гладить.
На расстоянии столь близком,
Что можно… целовать и петь.
Он ждет, когда вы удалитесь
Забыв на столике перчатки, —
Потом следит за вами дальше
По подворотням и дворам.
Он вас не долго изучал,
Но знает все ваши повадки.
И знаете, – он уверяет,
Что приготовил счастье… вам.
Нет, он конечно сторониться
Людей, и их не замечает.
Он осторожен! Осторожен!
Не видит, кто за ним следит.
Соединить любовь и смерть, —
Финал подобный невозможен.
А вы не верите, что он
За вами только и бежит.
И когда вдруг, замедлив шаг
Вы обернетесь… так, случайно.
Быть может, испугавшись ветра,
Иль эхо тихого ответ.
Вы не увидите его,
Но ощутите его пальцы
На вашей тонкой белой шее…
И вот, померкнет белый свет.
А тот другой бледнее мела,
Вдруг остановится не смея, —
Не смея двинуться, и крикнуть.
Да только, что его любовь?!
Но тело мертвое держать,
И оживить из бездны тлена
Способен только голос страсти,
И чистая как небо кровь.
И тот маньяк, и тот безумец
Они достойны, – сожаления?
Пред ними ангелы бы пали,
Когда они могли летать.
И в наслаждениях сладкой плотью.
Они быть может бы посмели
Не видеть бездны их призвавшей,
И только о любви… мечтать.
След моей неразбавленной горести
Вы не видите?!Рядом с вами
Греют крылья ангелы белые,
И тепло вдыхая губами
Станут вдруг росой на цветах;
И паря как будто над пропастью
Рядом с вашей чистой наивностью, —
Не наивностью, а безгрешностью…
Слыша вдох мой последний: «Ах…»
Над последней строчкой написанной
Властны тайны, и то что не сказано.
Только думать об этом не поздно ли,
Когда кончилось время снов?
В этих таинствах не разгаданных
То что было когда-то предсказано
И совсем нет более истины
Непонятных несвязанных слов.
А пройдет, или нет, – что за глупости?
Белых ангелов крылья легкие,
Рядом с вами танцуют,
Как вестники моей темной безумной любви.
Принесут вам морозы первые
След моей невозможной наивности,
След моей неразбавленной горести, —
Мои розы… в моей крови.
«Ну разве женщине, дано понять…»
Ну разве женщине, дано понять
Огонь души, утопшей в декадансе?
Ах, как же хочется любить,
И более того, – любви!
Какой-то кровью написать
Как падают устало капли;
Как в тишине из тонких звезд
Идут капризные дожди.
Вам, право, не нужны слова;
Не нужен яд, и муки страсти.
Вы, право, так увлечены
Ни тем, ни этим…
И не мной!
Но я безумный, и слепой
Лишенный темной странной власти,
Лишенный сладкого тепла
Нетленной вашей красотой.
И чистотой снежинок белых;
И высотой безмолвия неба
Не ждущий ни глотка, ни хлеба;
И постоянной тишины.