Пол повиновался. Суставы пальцев на правой его руке посинели и распухли.

– Бабушка, посмотри на его руку! – воскликнула я.

– Ничего страшного, – мужественно улыбнулся Пол. – Просто, когда я катался по полу…

– Катался по полу? – перебила бабушка. – Во время файс-додо, я правильно понимаю?

Пол покачал головой и попытался объяснить:

– Мы ели гумбо, и тут…

– Прижимай покрепче! – прервала бабушка.

С салфеткой, прижатой к губе, Пол не мог говорить, и в объяснения пустилась я:

– Это все Тёрнер Брауни. Он выделывался перед приятелями и наговорил нам кучу гадостей.

– Каких именно? – уточнила бабушка.

– Ну, ты разве не знаешь, что говорят? Всякие обидные вещи.

Несколько мгновений бабушка буравила меня взглядом, потом перевела глаза на Пола. Было невозможно что-нибудь скрыть от нее. Любого человека она видела насквозь, проникая в самые тайные его помыслы.

– Он говорил о твоей матери?

Я потупила голову, что было равнозначно утвердительному ответу. Бабушка тяжело вздохнула, прижав руку к сердцу:

– Да, такие люди никогда не переведутся. Они цепляются к чужим несчастьям, как мох к гнилому дереву.

Я посмотрела на Пола. Судя по расстроенному лицу, на душе у него кошки скребли. Наверняка он переживал, что не сдержался. Пол попытался было отнять от губы салфетку и начать извиняться, но я удержала его руку. Пол улыбнулся глазами – губ его я не видела.

– Держи примочку, – велела я.

Бабушка посмотрела на нас. Я улыбнулась, не отнимая своей руки от руки Пола.

– Он показал себя настоящим храбрецом, бабушка! – заявила я. – Ты же знаешь, какой здоровенный этот Тёрнер Брауни. Но Пол его не побоялся.

– И получил хорошую трепку, – усмехнулась бабушка. – Твой дедушка Джек был таким же храбрецом. Да и сейчас забияка. Плати он мне по пенни всякий раз, когда мне приходилось лечить его синяки и ссадины, у меня скопилось бы целое состояние. То с подбитым глазом явится домой, то с разорванным ухом. Другой бы поостерегся в следующий раз лезть в драку, но твоему дедушке уроки впрок не идут. Видно, когда Бог раздавал здравый смысл, на всех не хватило.

Дождь, вовсю барабанивший по оловянной крыше дома, затих, и теперь до нас доносился лишь редкий стук капель. Ветер тоже улегся. Бабушка открыла ставни, чтобы впустить в дом свежий воздух, и сделала глубокий вдох.

– После дождя в бухте так приятно пахнет, – сказала она. – Все пропитано свежестью и чистотой. Только людские души дождь не может очистить, – добавила она со вздохом.

Мне казалось, никогда прежде ее голос не звучал так устало и глухо. В темных глазах таилась печаль. Я не знала, что сказать, чем помочь ей. Бабуш ка вновь вздохнула и обхватила себя за плечи.

– Ты хорошо себя чувствуешь, бабушка? – подала голос я.

– Что? О да, конечно. Дай-ка посмотрю, что там с твоими боевыми ранами, – подошла она к Полу.

Пол отнял салфетки от губы и щеки, и мы с бабушкой принялись его рассматривать. Опухоль немного спала, но щека оставалась багровой, на нижней губе темнела ссадина.

Бабушка покачала головой, подошла к холодильнику, достала кусочек льда и завернула в салфетку.

– Прижми к щеке и держи, пока не станет слишком уж холодно, – распорядилась она. – Тогда прижми к губе. Потом опять к щеке, и так – пока лед не растает. Понял?

– Да, мэм, – кивнул Пол. – Я вам очень благодарен. И мне ужасно жаль, что все так вышло. Не надо было обращать внимания на этого Брауни.

На несколько мгновений взгляд бабушки Кэтрин, устремленный на Пола, стал жестким и пронзительным, потом смягчился.

– Если не обращать внимания на зло, оно завладеет миром, – заметила она. – Это, конечно, не значит, что надо без конца лезть в драки. Кулаки ничего не решают.