– Не подумайте, что я капризничаю, – рассмеялась Мила, – но я надеюсь, что это все не затянется надолго. Во-первых, я совершенно не хочу вас стеснять, во-вторых, жажду вернуться в свою квартиру. Дома и стены лечат, как говорится. К тому же у меня много недописанных работ, и я не могу дождаться, когда примусь за них.

– Конечно-конечно, – понимающе произнес Густаф и тоже пригубил сока. – Работа, личная жизнь, все это не должно простаивать… – он еще что-то говорил об увлечениях, социальной жизни, которую также нельзя забрасывать, но Мила слушала его вполуха.

Ее взгляд привлекла маленькая точка возле картины за спиной Густафа. Точка дернулась, и Мила прищурилась, не веря своим глазам. Таракан? Не может быть! Только не в этом роскошном поместье!

– Правильно? – спросил Густаф, вырывая ее из оцепенения. – Да?

Мила перевела на него непонимающий взгляд, и он рассмеялся. Маленькая точка описала небольшой круг и юркнула за картину.

– Я говорю, что пока нужно восстановить руны, чем как раз сейчас заняты Лана и Дерек. Согласна со мной?

– Да, конечно! Сейчас главное – сделать все правильно, а уж потом, когда будет нужно, я вернусь и к своей социальной жизни, и к творческой…

«И к личной, которая теперь под большим вопросом…»

– И к личной жизни, – твердо сказала Мила, не поддаваясь на провокации.

– И к личной, – подтвердил Густаф, закатывая рукава. Миле показалось, что он захмелел – так неестественно блеснули белки глаз.

«Неужели он на самом деле пил вино, лишь притворяясь, что мы оба пьем гранатовый сок?»

– Это очень важно, – проговорил он уверенно, – личная жизнь должна быть на первом месте… – он потянулся за мидией. Она показалась Миле такой крупной, что было сложно отвести взгляд. Густаф, облизнув пальцы, начал раскрывать ее. И пусть та не поддавалась, он невозмутимо продолжил: – Знаешь, почему это так важно?

– Нет, – Мила пожала плечами, неотрывно наблюдая его возню с раковиной.

– Потому что это все, о чем ты можешь тут помечтать. Оно конечно, никогда не сбудется, но помечтать-то можно.

Он наконец одолел мидию и, разломив панцирь на две половинки, вытащил мякоть, где вместо привычного желто-оранжевого моллюска находился свисающий на шевелящихся оборванных мышцах человеческий глаз. Густав с чавкающим звуком проглотил его, прежде чем тому удалось развернуться и уставиться на Милу.

Мила вскочила из-за стола, инстинктивно отбросив вилку, с грохотом приземлившуюся на расписной дорогущий фарфор.

– Что такое? – взволнованно спросил Густаф. – Тебе нехорошо?

Не понимая, что происходит, Мила начала оглядываться по сторонам, попыталась сдержать дрожь в руках. То ли богиня как-то перехватила контроль и туманила ей разум, посылая жуткие видения, то ли Густаф… Нет, этот вариант точно отпадал. Он точно не мог съесть человеческий глаз и не мог говорить то, что говорил.

– Мила, присядь, – он тоже поднялся и попытался усадить ее обратно за стол. – Подыши, выпей еще вина.

Он метнулся к окну и открыл ближайшую створку.

– Вина? – переспросила она.

– Вина-вина… – отозвался Густаф и вдруг расхохотался. – Твоя вина! А знаешь почему? Потому что из-за тебя все будут мертвы! – искаженным голосом прохрипел он. – И Лана, и Ян, и может даже Мигель, который так о тебе заботится, а ты его не замечаешь.

Хохот стал оглушающим, и Мила заткнула уши, но все равно продолжала слышать каждое слово, будто они транслировались сразу ей в мозг.

– Когда будет проведен ритуал закрытия Врат, ваши с Ланой силы высвободятся! Искры Огня и Воды больше не будут принадлежать вам, потому что вы будете мертвы! – голос стал низким и расслоился на тысячу вариаций. – И тот, кому они достанутся, будет править миром. Мирами! – с замиранием произнес Густаф.