Ах ты…

Алексей увидел еще двоих чужаков. Один подставил спину, второй карабкался наверх, на крышу Фретиловой избы.

Внезапно в голове Алексея все как-то установилось и опустело. Это было знакомое чувство, сходное с тем, какое испытывает актер, когда поднимается занавес. Когда предстартовый мандраж куда-то уходит и остается только играть свою роль.

В несколько длинных прыжков Коршунов преодолел двор и с ходу рубанул верхом лезвия по толстой шее ближайшего чужака. С оттягом, будто сук отсекал. И на том же махе, петлей, снизу – по правой руке другого, наискось – и с каким-то кровожадным интересом увидел, как кисть руки с зажатым в ней древком отделилась от предплечья, в то время как рука, плечо, туловище чужака продолжали двигаться, нанося «удар».

Движение справа: Коршунов развернулся, увидел красный промельк железа сбоку, черную выпуклость щита прямо перед собой – и изо всех сил влепил подошвой прямо в щит. Узкий лист копейного наконечника дернулся и поразил лишь воздух, а сам копейщик отлетел назад, споткнулся… И захрипел, когда другое копье воткнулось ему в бок.

Сигисбарн мощным рывком выдернул оружие, выдохнул:

– О-о! Аласейа!

Коршунов увидел боковым зрением вынырнувшего из дверного проема Книву, замахивающегося копьем… на него?!

Копье, как чудовищный шмель, прогудело в дециметре от локтя Алексея. Глухой удар – Коршунов развернулся на сто восемьдесят – за его спиной сгибался пополам еще один чужак. Черная морда, вытаращенные белки, всклокоченная борода.

Чужак уронил топор, вцепился двумя руками в древко, разинул рот, выблевал на сапоги поток крови и повалился на бок.

Взгляд Коршунова заметался по сторонам в поисках новых врагов… И увидел, как двое чужаков удирают через плетень. Рядом возник Сигисбарн. С другой стороны – Фретила, дышащий надрывно, со всхлипом, как астматик. И Книва. Сосредоточенный, без всегдашней белозубой улыбки.

В дверном проеме (завеса из шкур висела клочьями) выглянула перепуганная мордочка: Рагнасвинта!

Увидела, рванулась к Алексею, но кто-то из своих сцапал ее и втянул обратно в дом.

– Квеман! – отрывисто, злобно, будто сплюнув, бросил Фретила. – Аласейа! Иди убивай квеман!

Коршунов понял. Трудно не понять.

В поселке горела половина домов. Вокруг холма, где стоял тын, мелькали огни. Видно, кто-то успел затвориться за стенами.

Горло першило от дыма.

– Аласейа! – полувластно-полужалобно выкрикнул Фретила. – Иди убивай квеман!

Коршунов быстро взглянул на него, показал знаком: ты остаешься. И бросился со двора.

Он мчался по улочке. Слева и справа от него, мягко, по-волчьи, бежали Книва и Сигисбарн. Мимо горящего дома Герменгельда (сам Герменгельд, с пропоротым животом, умирал в двадцати шагах от пожарища), мимо еще одного горящего дома, мимо поваленного плетня…

Нет, не мимо! Из дверного проема выскочил мужик с черной мордой – квеман!

Выскочил, замер на миг… Книва, хакнув, метнул копье. Квеман присел – и копье, пройдя над его головой, воткнулось в бревенчатую стену. Оно еще дрожало, когда Сигисбарн, набежав, ударил врага щитом, опрокинув на землю, и тут же добил коротким колющим ударом сверху.

Из черного дверного проема, как чертик из шкатулки, выпрыгнул еще один квеман, в прыжке ловко метнул копье… Алексей успел выбросить вверх руку со щитом – руку тут же отбросило назад. Железное жало с треском прошибло щит, высунувшись на добрую пядь. Коршунов бросил отяжелевший щит, увидел, как квеман, как-то ухитрившийся сбить с ног Книву, замахивается топором, одновременно отшибая в сторону копье Сигисбарна…

Не думая, Алексей метнул секиру, целя квеману в живот. Секира ударила не острием, а обухом, и не в живот, а в пах. Квеман дико завизжал. Книва вскочил на ноги, ухватил квемана за бороду и полоснул ножом. Вопль тут же перешел в бульканье…