Аиша выхватывает у матери результаты анализа, пробегает глазами, и у нее вытягивается лицо.
– Ни хрена себе!
– А ты-то чего злишься? – возмущаюсь я.
– Он должен быть от Кинга! На что мне сдалась твоя задница?
– А мне твоя на что?
– Мэверик! – одергивает меня Ма.
Мой сын разражается громким ревом.
Сурово на меня зыркнув, Ма подхватывает его на руки.
– Что тебе не так, Боец? – Над прозвищами ей долго думать не приходится. Принюхивается и морщит нос. – Все ясно… запасные подгузники есть?
– В сумке, – бормочет Аиша.
– Бери сумку, Мэверик! Сейчас разберемся.
Внезапно у меня есть сын, и он испачкал подгузник.
– Я не знаю, как их менять.
– Самое время научиться. Идем!
Мама решительно шагает к женскому туалету. Мне что, и туда за ней идти? Еще не хватало! В дверях она оборачивается.
– Ну же, Мэверик!
– Да нельзя мне туда!
– Никого нет, не бойся. Ничего не поделаешь, в мужских туалетах пеленальных столиков пока не ставят.
Черт, вообще не круто. Захожу следом. Малой вопит как резаный, и теперь ясно почему: воняет же. Ма сует ребенка мне, чтобы залезть в сумку, и я вытягиваю руки, чтобы не запачкаться самому.
– Здесь куча одежды! – качает головой она, роясь в сумке. – Посмотрим, есть ли там пеленка. Если нет… Неважно, вот она. – Ма расстилает пеленку на столике. – Давай, клади его сюда.
– А вдруг свалится?
– Не бойся. Вот так, – говорит она, когда я кладу малыша. – Теперь расстегни на нем…
Что она говорит дальше, я не слышу: мой взгляд прикован к сыну. Прежде я смотрел на него и удивлялся, что бывают такие маленькие люди. А теперь вдруг понял, что он мой собственный, без вопросов.
Хуже всего то, что и я теперь его собственный.
Мне страшно. Я попал. Всего месяц, как исполнилось семнадцать, и уже отвечаю за другого человека. Нужен ему. Без меня он не может. Будет звать меня папой…
– Мэверик! – Чувствую на плече мамину руку. – Помни: я с тобой, окей? – И она сейчас не только пеленки имеет в виду.
– Окей.
С ее помощью я худо-бедно справляюсь с подгузником. Еще и медсестра заглядывает и начинает давать советы: мама и сама давненько этим не занималась. Малой хоть и чистый уже, все равно бузит. Ма прижимает его к себе и гладит по спинке.
– Все хорошо, Боец, – воркует она, – все хорошо.
Он сразу успокаивается, будто только и ждал этих слов. Я забираю сумку, и мы возвращаемся в приемную. Люлька так и стоит на полу, в ней валяются бумаги с результатом теста.
Миссис Робинсон нигде нет. Как и ее дочери.
3
– Вот зараза! – шипит Ма. – Я не про Аишу, а про ее родительницу…
Она не перестает ругаться всю дорогу из клиники.
Я думал, они просто вышли наружу подышать, но нет, они уехали. Медсестра сказала, что напомнила им про забытую автолюльку, но миссис Робинсон заявила: «Нам она больше не нужна» – и вытолкнула Аишу за дверь.
Мы поехали к ним домой. Там я и стучался, и в окна заглядывал – тишина. Пришлось нам забирать малого к себе.
Поднимаюсь с ним по ступеням крыльца, а он лежит и разглядывает погремушки на ручке автолюльки. Даже не подозревает, что родная мать оставила его, словно ненужную вещь.
Ма открывает перед нами дверь.
– Я сразу подумала: слишком много вещей в сумке. Сплавили ребенка, даже слова не сказали!
Я ставлю люльку на кофейный столик. В голове не укладывается. Нет, серьезно. Мне в жизни не приходилось заботиться даже о собаке, а тут целый человек!
– Как теперь быть, мам?
– Ну поживет здесь, само собой, пока не узнаем, что задумали Аиша с матерью. Надеюсь, за выходные выяснится… Хотя эта стерва… – Она прикрывает глаза и прижимает ладонь ко лбу. – Боже, только бы девчонка не бросила его совсем!