Вовка… – нет, Володя! – пел. Когда он успел так вырасти? Мила не спускала с него глаз. В комнате стояла тишина. Кто-то качнул ёлку, на потолке заплясали разноцветные тени от ёлочных лампочек.

Мне было и хорошо, и отчего-то тревожно. Я отвернулась к окну. Новый год… На улице кружится снег. А где-то там, за вьюгой, в незнакомой комнате – тот, от кого мне когда-нибудь захочется услышать эту песню. Может, это и Андрюха будет, но нет! Кто-то, кто скрыт пока временем. Сердце замирает, вместо Вовки у пианино возникает он. Лицо его будто в тумане – не рассмотреть. Но глаза я вижу. Серьезные, смотрят взволнованно.

Слишком мало сказать,

Что в тебя я влюблен —

Я тебя больше жизни люблю…

Сердце замирает сильнее, но у пианино – Вовка. Все сидят молча. Юра усердно размешивает сахар в стакане давно остывшего чая. Вовка только что приоткрыл нам незнакомый таинственный мир. Мы почувствовали, что приближается что-то большое, неизведанное. Его дыхание в Володином побледневшем лице, в Милкиных глазах, в метели за окном, в пляске ёлочных огней на потолке…

Потом мы шли всей ватагой по заснеженным пустым улицам. Горели фонари, хотя небо уже стало светлым – 7 часов утра. Хотелось спать. Но мы шли, дурачились, толкали друг друга в снег… Только Вовку девчонки не решились толкнуть.

Город был украшен необыкновенно! Даже сейчас, утром, праздничная иллюминация ярко пылала – и среди узоров из неоновых трубок мелькала цифра 1964. Сердце замирало: что же, что же этот год мне готовит?

***

Приближались выпускные экзамены. Учителя твердили о них буквально каждую минуту, настраивая нас на особо ответственное отношение к учебе. Но приближалась и весна! Был уже конец марта: днем яркое солнце и звонкая капель, по вечерам – легкий, бодрящий морозец, сохраняющий, словно аромат фруктов в мороженом, весенний солнечный запах и в темноте.

Мы с Женей заканчивали зимний спортивный сезон, который неожиданно начался на новогодних каникулах. Я кататься на коньках не умела – в военных гарнизонах негде было этому учиться, а Женька с детства владел ими виртуозно и дня не мог прожить без катка. Решил почему-то и мне открыть такое счастье.

Сначала я стеснялась того, что окажусь в новичках наравне с детишками, потом боялась, что мой добровольный тренер заскучает, да и просто замерзнет с такой ученицей… Женька все мои «но» отверг и подарил незабываемые зимние каникулы: две праздничные недели мы бывали на катке ежедневно. А там – нарядная елка, гирлянды цветных фонариков, изумительная музыка… Я буквально окунулась во все это – впервые!

Когда я уставала или сильно шлепалась на лед, тренер усаживал меня на лавочку – приказывая отдохнуть и забыть об ушибе (лучшее лечение!). Сам он в это время в стремительном темпе носился по катку, чем компенсировал вынужденно плавное катание со мной, и суммарная нагрузка за вечер оставалась для него привычной.

К концу января я уже не очень его позорила: под руку с Женей бегала вполне прилично, хотя, оставшись одна, могла и шлепнуться. В награду за успехи Женя предложил продолжить посещения катка и после каникул, только реже. А в марте каток и вообще работал с перерывами – исключались оттепели, но их было немного, в целом месяц выдался морозным. Наконец настал день, когда Женя объявил:

– В воскресенье ставим точку. До следующей зимы… С понедельника каток закрывается.

До следующей зимы? Почему он так уверен? Мы же готовимся в институт. Или я уеду учиться в Москву, или он, или мы оба… Вслух я эту мысль высказывать не стала, просто промолчала. А Женька, весело просвистев какую-то популярную мелодию, так же весело и беззаботно продолжил: