– Мамочка, ну не могу я! Можно, заберу документы и уеду? Нет, просить другую комнату бесполезно – тут таких девах большинство, я уже поняла. Сейчас мы хотя бы с Таней вдвоем. Беруши или наушники? Хорошо, мы попробуем… И не обращать внимания? Ладно…
Когда «воспитательницы», пытающиеся наставить наивных провинциалок на путь истинный, поняли, что мы с Алей слушать их анекдоты все равно не будем, то поутихли. Без благодарной публики неинтересно, а сами они репертуар друг друга, видимо, давно знали.
А для дневного убежища мы неожиданно нашли небольшую комнатку на 1 этаже. Это была подсобка, где хранились метла и тряпки, Уборщицы после обеда уходили, а дверь в каморку не запирали – брать-то там что? Ну и разрешения мы осторожно спросили. Окно в комнатушке было большое, света много, стулья стояли, что еще надо? И вот там мы с Алей говорили обо всем, чего душа просит!
Песни от соседей туда тоже долетали. Однажды Алю удивило, что я мгновенно и полностью ушла в себя при первых же тактах песни «Темная ночь». Пел Марк Бернес.
«Темная ночь разделяет, любимая, нас,
и тревожная черная степь пролегла между нами…»
– Ты что? Словно застыла на месте…
– Услышала свою колыбельную. Помню ее столько же, сколько и себя… Мама пела. А сейчас даже не знаю, что со мной происходит… Эти слова меня словно родниковой водой умывают.
Аля, но если так бывает, если вера в дорогую подругу реально от пули хранит, а мама говорила, что это правда, то почему? Почему надо смеяться над теми, кто ждет? Почему жить «здесь и сейчас» – это лучше?
– Да плюнь ты! О таких, как Алка, не думай. Хотя я тоже не знаю, почему. Почему правда, которую люди выстрадали, вдруг устарела?
Когда мы приходили в каморку вечерами, то свет не включали, чтобы с улицы не видно было, то тут кто-то сидит. Зато зажигали маленькую свечу – ёлочную. И ставили ее низко – на крошечную табуретку. На стенах от этого появлялись фантастические тени, лица наши тонули в полумраке. Поэтому разговоры получались откровенные.
– У тебя кто-то есть? – спросила Аля.
– В смысле?
– Ну…
– А, понятно. В «том» смысле – нет. Но была школьная любовь. На троих. Я любила Андрея, а меня – Женька. Но потом я поняла, что Женька – хороший друг. И думаю, что таким и останется! А Андрюха… Не знаю. Теперь ведь все по-другому будет. Он во Фрязино, вряд ли сможет часто приезжать. Где я окажусь к концу месяца, неизвестно! А у тебя?
– А у меня – есть. Но мы с Сережей скоро поженимся. Я не огорчусь, если не поступлю. Узнала уже, что хорошее искусствоведение – и в Уральском университете есть. Буду работать в школе, приглашали уже, учиться заочно. Сережа говорит, что так даже лучше… Ну, а тот парень, с которым ты на факультет ездишь? С ним-то что?
– А что может быть? Я для него «боевой товарищ» – вместе штурмуем МГУ. У нас так с первого дня пошло. Не думаю, что он во мне вообще девушку видит! Но терять его почему-то не хочется… Может, с ним, как с Женькой получится? Но вряд ли…
Сейчас мне без него плохо было бы… Вот помнишь, ты к своим московским родственникам ездила? На целый день. А меня Наташка с Алкой пригласили погулять – вокруг много красивых мест, но мы туда не ходим. Одним страшно, глухие все уголки. А соседки наши уверили, что будут со своими парнями – большая компания.
В большой – чего страшного? Сказали, что прогуляемся к Китайскому посольству, вокруг него – яблонь много, и яблоки уже есть. Мне яблоки не нужны, но красивое место посмотреть можно.
Сначала и правда: у Алки свой кавалер был, у Наташки – свой. А я – сама по себе, что успокоило. Но когда уже в аллеи углубились – вдруг третий парень появился – откуда ни возьмись. И идет рядом со мной… И чем дальше, чем шуточек дурацких больше. Сначала технику поцелуев начали обсуждать. Вроде и понятно, что трёп, но мне стало не по себе. А потом Володя, тот, что рядом со мной шел, возьми и скажи: «Что вы, девушки, поцелуи – это пройденный этап! Неинтересно уже. Но вот лавочки тут, возле посольства – удобные. Широкие».