Слава богу, все разрешилось. Как и в приюте, Рина в один день просто перестала кричать. Но к тому моменту мы настолько отчаялись, что хотели высказать психологу, работавшему с нами, все накипевшее. Это он говорил: «Период адаптации, подождите – все пройдет».

Прав оказался, но пожил бы он так! Хорошо, этот период занял три недели, а не больше. Иначе мы бы не выдержали! Вот теперь я понимаю, откуда у некоторых народов есть легенда о подменышах.

Ещё мы стали замечать странные привычки: Рина тянула в рот все, что только могла. От моего галстука или края рубашки, если они ей попадали в руки, до пальцев. И совершенно не важно, ее это пальцы или нет. Притом она ещё и норовила укусить.

Хорошо хоть, зубы стали резаться позже, когда мы пережили и эту привычку. При том отказать дочери не получалось: мило улыбаясь и протяжно что-то бормоча, дочь с упорством тянула руки к интересовавшему ее объекту. А ее упрямству могли позавидовать все ослы в мире.

Наконец мы могли выспаться, ведь дочь перестала будить нас по нескольку раз… Но появилась другая крайность. Она ночью начала ходить под себя, совершенно не обращая на это внимание. И если раньше спокойствие объяснялось отсутствием постоянного ухода (ори не ори – все равно не услышат и не придут), то сейчас поведение Рины ставило в тупик. Что за радость спать в собственной моче? То есть она мочилась и даже не обращала на это внимания. Первый раз испугались – вдруг недержание. Но посещение госпиталя разубедило в этом.

Казалось, это не прекратиться никогда! Мы уже опустили руки и стали стелить специальную пелёнку, не говоря уже о специальном белье.

А ещё Рина выработала странный ритуал перед сном: она стала раскачиваться из стороны в сторону, издавая слабые звуки. Выглядело это жутко, но психолог на это тоже сказал: «Скоро пройдет».

Так и жили: измотанные круговоротом однообразных событий. Единственной радостью в этом бесконечном дне сурка была улыбка дочери. Она растапливала наши сердца, выуживая откуда-то из глубины остатки сил.

Все бы ничего, но буквально через два месяца Адриан сообщил, что со следующей субботы выйдет на работу. Это и доходами назвать трудно – они с трудом окупали недельный паек.

На мое удивление, муж признался, что его сбережения подходят к концу (удивительно, что не закончились раньше), а сидеть на моей шее – дело неблагодарное, если не сказать хуже. Когда я напомнил, что согласился участвовать в воспитании Рины, в том числе и материально, муж вздохнул:

– Нужно меньше привлекать внимание ЗСЦ. Согласись, родитель-одиночка без постоянного дохода и супруга вызовет много вопросов. Как я объясню доходы при отсутствии трудоустройства? Думаю, «защитников» не обрадует, если я скажу: «Я сижу на шее кузена, он много зарабатывает» или «Я безработный, но все окей, у меня есть источник дохода в виде родственника».

С подобным я не мог не согласиться. Пусть для окружающих мы были кузенами, но даже из космоса было видно, насколько мы разные. Уж слишком мы не похожи на родню. Даже с братьями я имел больше общего, хоть мы тоже не были сильно похожи из-за того, что у нас разные матери.

ЗСЦ уже дважды приходили к нам с проверками, но лишних вопросов никто не задавал, сказывался закон о защите частной жизни.

Так мы и поделили обязанности: в будние дни, с утра до вечера, Риной занимается Адриан, а в выходные – я.

Теперь на нашем холодильнике висели и фотографии дочери, и наши расписания, и примерный распорядок дня ребенка.

Вот уже полгода каждое утро мы вместе завтракали, потом я отправлялся на работу, а Адриан занимался ребенком. «Это мой лучший проект», – восторгался муж успехами в обучении Рины. Он нашел какие-то курсы для родителей и детей и каждый день ходил туда, беря с собой дочь.