Что за суматоха в академии, все словно по лимону проглотили, лица в лучших традициях французских комедий – вытянутые от удивления, досады и сожаления. Такое впечатление, что в этот муравейник кто-то ступил ногой. Только знать бы, к хорошему ли это. Он вспоминал, как переживал отец при всякого рода реорганизаций в науке, что, кроме разрушения, ничего хорошего не приносили.

– Не ко времени, парень, – сказали стоявшие на входе двое охранников, проверяя выписанный пропуск. – У нас здесь такое. Старых академиков за штат, может, теперь или в скором времени таких, как ты, выбирать будут. – При этом они, переглянувшись, понимающе улыбнулись. Альберт не заметил этого. Он считал всё негативное в мире издержками несовершенства человека.

– Да при чём здесь академики. Делёжка началась, – продолжили они. Тем самым давая понять, мол, хорошего не жди.

«Ну что могут знать охранники, – подумал Альберт о переменах, – что, может быть, пойдут на пользу, или опять: хотели как лучше, получилось как всегда».

На смену этому, как говорил Альберт, «пустому», вновь пришли размышления об исследовании генома, он зрительно представлял себя за привычной работой в лаборатории. Сейчас должно было проходить апробирование воздействия сред, температуры, влияния света и различных волн широкого диапазона и частот. Обработка результатов на компьютере по программе математических расчётов. Химические опыты перед физическими позади. Они показали, что мухи мутировали размером крыльев и изменением их форм. Альберт теоретически уже разработал замены генов мух, для этого он хотел применить гены другого насекомого – муравья.

Стрекоза тоже участвовала в этих экспериментах, ей предстояло опровергнуть свою исключительность. Альберт скептически воспринимал претензии некоторых индивидуумов на заоблачный пьедестал.

Геном исключительности мог быть только в больном существе при воздействии губительных сред, облучение самообманом, самомнением, самовнушением своей избранности, мнимом превосходстве. Предельная степень в этих чувствах граничила с безумием, отсутствием логики и претензией на гениальность, никак не меньше. Талант, одарённости не устраивали, бери выше, выше Капитолийского холма, Вавилонской башни и Александрийского столба. Только Космос, где, по их словам, обитают, воспаряют их гениальные мысли, идеи, и вообще, они внеземного происхождения. Они уже не новые менделеевы и пушкины, куда им до них, недосягаемых. Встречая таких, Альберт поражался явному возвеличиванию посредственности, что пыталась нагло и цинично изменить свой серый цвет посредством лжи, обмана, подтасовок или явного воровства чужих идей и изобретений.

Составленная Альбертом генная программа была обусловлена поиском такого решения для человека, в котором была бы осмыслена его деятельность, непременно созидательная, благородная. Генная инженерия будет участвовать в процессе создания нового человека, которому предстоит осваивать другие миры галактик. Альберт представил себе этого человека, конечно же, не супермена, но способного приспосабливаться к иным средам, перепадам температур, что сможет адаптироваться на любой планете.

«Золотые мозги», что короной венчали здание Академии наук, были видны издалека, особенно если смотреть на город сверху, с самолёта, вертолёта или с обзорных точек: Лужников, Останкинской башни, сталинских высоток. Они витиеватыми сплетениями, на первый взгляд непонятными, выкрашенными жёлтой блестящей краской, вызывали чувство смятения, недоумения, а потом под звуки невидимых, только слышимых фанфар возносились в небо, парили и царствовали там. Они олицетворяли величие науки. Современный храм, поклонение самому высокому на Земле – человеческому разуму. Венец знаниям, гуманизму во благо Земли. Здание РАН на одном из холмов, крутом склоне берега Москвы-реки, было заметным знаком города, визуальной точкой притяжения, впечатляющей, загадочной.