– Вот теперь ступай с Мишей по дому убираться, – сказала мачеха и, забрав у него молоко, направилась к печи, продолжая раздавать команды:

– Младшие, марш на печку, я кашеварить буду. Нечего мне тут под ногами мешаться! Миша, принеси дров, кончаются уже. Ты что не видишь, что мало осталось? – она отвесила мне оплеуху и поторопила остальных: – Живее давайте! Скоро отец придёт.

Уже вечером, когда все улеглись спать, воспоминания опять нахлынули на меня, и я мысленно вернулся в прошлое, чтобы ещё раз побывать в той жизни, где была мама…

У моего деда Евдокима было четверо детей. Трое сыновей: Иван, Никита, Сазон и дочь Екатерина. Когда дед перевёз семью в Сибирь, дети были ещё маленькие, и только старший четырнадцатилетний Иван уже мог помогать по хозяйству.

Моего отца Никиту женили рано, в шестнадцать лет, в 1902 году. Попа пришлось упрашивать, чтобы он обвенчал сына с невестой, которая была старше его на один год. Венчание разрешалось только с восемнадцати лет, поэтому попа пришлось задаривать подарками и долго уговаривать. Почему так рано женился? Тогда в наших деревнях парней было больше, чем девчат. Нашу маму сватали шестнадцать раз. Отец был семнадцатым. Она дала согласие именно ему, чем отец потом очень гордился. Мама Маланья в юности слыла статной, красивой девушкой из хорошей трудолюбивой семьи, доброй, ласковой, хорошей хозяюшкой. Так как деду Евдокиму не хотелось упускать для сына хорошую невесту, ему пришлось очень постараться, чтобы их поженить.

А в 1904 году у моих родителей от дифтерии умер их первый ребёнок – наша полуторагодовалая сестра Леночка. Но потом родились мы – четыре мальчика и четыре девочки. Росли в тепле и заботе. Никогда мама не повышала на нас голоса, не наказывала, а только делала замечания и целовала.

Дед построил большую и крепкую избу, но подумав, пристроил к сеням ещё одну и получился большой дом с двумя жилыми помещениями. Родители принимали много гостей. Бывало, в праздники собираются взрослые, а мы дети лезем на печь да на полати (пола́ти – лежанка между стеной избы и печью; деревянные настилы под потолком), чтобы не мешать им и оттуда из-за занавесок наблюдаем за гостями. В доме становится шумно и весело: разговоры, песни, танцы.

В семье работали взрослые и старшие дети. Трудились в поле и на мельнице. Наша маленькая мельница обеспечивала только Ермаки. Зимой воды не хватало. Поэтому день она мелет, день стоит. Весной полностью сносило пруд, и только летом, когда вода уходила, пруд восстанавливали. На подмогу собиралась вся деревня. Даже приезжали мужики с других деревень: Осиновки и Еловки, чтобы потом пользоваться услугами мельницы. Назначался день, когда все сельчане подъезжали каждый на своей телеге. Многие брали с собой целые семьи, и пруд восстанавливался за один день. На дно пруда послойно стелили сначала мелкий березняк, потом засыпали землю, потом опять березняк и землю. А берега и последний слой выстилали дёрнами, которые нарезали плугами. Совместная работа превращалась в праздник труда. Люди смеялись, шутили, пели песни. Мальчишки гоняли на лошадях. Взрослые грузили дёрн и березняк. Работа кипела. Мы как хозяева мельницы кормили всех обедом, а вечером ужином. В конце дня, еле волоча ноги, разомлев от угощений, крестьяне вели беседы, но как только гармонист начинал растягивать меха гармони, откуда ни возьмись у всех появлялись силы. Ужин превращался в пирушку с самогоном, бражкой и пивом. Затем он плавно переходил в гулянку с танцами под гармонь, балалайку, дуду и бубен. Вокруг разведённого костра взрослые кружились парами и в хороводе. Гармони подпевала дуда, а бубен отбивал такт. Женщины пели весёлые частушки, танцевали с мужчинами, притопывая ногами и кружась. Дети сидели на траве и брёвнах и с интересом смотрели на взрослых, хихикая и показывая пальчиком в сторону танцующих.