По морозцу направил я свои стопы на Главпочтамт, в телефонный переговорный пункт. Звёзды улыбались мне, Отец был на месте. Выслушав мой сдержанный доклад, он скомандовал находиться в общежитии, с личным составом и ждать развития событий. Вскоре примчался полковник-военный представитель на ЧТЗ. «А Ты чего к коменданту-то пошёл? А мы здесь на что?» – искренне недоумевал он, забирая у меня ВПД. Через 40 минут под окнами зафурчал «Пазик» с военными номерами, багряноликий кэп и прапорщик-водитель подхватили наш железный ящик с оружием и поскакали в автобус. Мы – следом.

В торжественном молчании нас препроводили и водрузили в фирменный скорый поезд «Южный Урал», правда, в плацкартный вагон, да ладно. Кэп на прощание исполнил воинское приветствие и проскрежетал что-то типа «счастливого пути». Наш анабасис меж тем, продолжался.

Народу в вагоне было немного, я, как заботливый начальник, расположился на боковушке, воины попадали на полки и принялись выполнять свою главную боевую задачу: посредством сна приближать неизбежный дембель. У меня в заначке была захватывающая книжка про заговор против Де Голля, и я погрузился в чтение.

Поезд плавно нёсся в Москву (прямых до Киева не существовало), постельное, нательное бельё и я были чистыми, жизнь представлялась прекрасной. Однако, вскоре захотелось принять пищу с горячим чаем, но никаких признаков проводниц не было. Подождав, когда под ложечкой не на шутку засосёт, я отправился на поиски человеческого общения.

В купе проводников, на полке-кушетке, сидели две маленькие, тощенькие девочки в великоватых им синих рубашках. В тоненьких пальчиках они держали стаканы с чуть подкрашенным заваркой кипятком, старательно дули на этот напиток и закусывали его кусочками серого хлеба. Когда я обозначился в проёме двери, на меня воззрились две пары больших, светлых, грустных и голодных девичьих глаз.

Все вопросы и просьбы мгновенно слетели с моего языка, а к горлу подкатил комок. Я метнулся к нашим вещмешкам, у нас ещё было полно сахара, галет, заварки, сгущёнки и рыбных консервов. Взяв, сколько мог унести, вернулся к малышкам. Глаз такого размера я до этого не видел.

Всё это происходило при минимуме слов. Я заварил крепкий чай в огромном чайнике, в блюдце навалил армейского кускового сахара, вспорол банки со сгущёнкой и сайрой в масле. «У нас хлеб есть» – пролепетала одна из девочек. «Ура! – ответил я, – я на галеты уже смотреть не могу». «Правда? – удивились проводницы-школьницы – а нам они так нравятся». Я молча сходил в наш вигвам и принёс им две коробки из-под РСП, полные галет.

В разгар чаепития на лица девчонок вернулись краски, в глазищах появился кокетливый блеск, они болтали без умолку. Они были студентками на подработке, им было по 19 лет, из челябинских пригородов, всё бы ничего, но до проводников почему-то перестала доходить положенная в пути провизия, ни заварки, ни сахару. В общем, голодно, холодно, но платили неплохо. Да, мир спасёт красота, а красоту, в свою очередь, спасёт еда…

Лена и Настя умяли по банке сайры, закусили галетами со сгущёнкой, и я, как рачительный начальник, отправил Лену с чайником чая к личному составу. Не всё же им сны про девушек смотреть. Поезд находился в пути 36 часов, остановок было мало, девочкам не надо было часто выскакивать на перрон… Лена поила чаем прибалтийских воинов, разомлевших от счастья, а Настя, свернувшись в клубочек под моей мужественной рукой, рассказывала мне истории своей короткой девичьей жизни. Ну да, в 23 года я был вполне хорош собой, без намёка на лысину и морщины, а умение слушать присутствовало у меня всегда.