Бульдозер начал потихоньку срывать дерн и грунт с тех мест, где стояла техника «химиков». Через час он уже завяз по самые дверцы. Началась эпопея с его извлечением из липких объятий матери-земли, рвались троса, выворачивались фаркопы, посиневшие воины орали нецензурно хриплыми голосами. В общем, пикничок получался славным.

Бойцы спасались горячим чаем, каждые два часа поочередно прикладывались к термосу. В 14 часов отобедали на свежем воздухе холодными консервами и продолжили. Когда стемнело, подсвечивали себе фарами и прожекторами машин. В 19:00 мск закрылся пункт утилизации, и мы двинулись в Ораное.

По общему согласию, извлеченный из глины трактор закрыли и оставили на площадке, что существенно прибавило нам прыткости. В КЭЧ ждал шикарный горячий ужин: вареная картоха с квашеной капустой и домашняя тушенка. Горячий душ, еда, всем, подчёркиваю, всем по 50 грамм и спать.

Следующий день был повторением предыдущего, мы монотонно, но методично расчищали квадратный метр за метром, бульдозерист стал аккуратнее и больше не встревал. Не помню, во сколько, приехал председатель колхоза, которому принадлежала эта территория. Старший прапорщик увлёк его в кабину «Урала» и через два часа весьма нетрезвый громадянин убыл восвояси, а великий и могучий старший над всеми прапорщиками прапорщик молча показал мне подписанный «Акт выполненных работ». Вернулись на базу, душ, ужин с дезактивационной дозой и черное одеяло сна без сновидений.

К исходу третьего дня мы почувствовали близость заслуженной победы – большая часть территории уже была очищена, осадки и ветер встали на паузу, иногда выглядывало оробевшее Солнце. Вечером на базе командор радостно сообщил, что им привезли бензин, деньги и продуктов на месяц, настроение улучшалось по экспоненте, следующий день должен был стать аккордным.

Утро этого следующего дня сразу вывалило на нас тонну снега с дождём, прибавив немного аэродинамики. Но воины уже пахали, как заведенные, всем хотелось утром пятого дня уехать из этих эзотерических мест куда попроще, в пункт постоянной дислокации. Обросший удивительной рыже-бурой щетиной величайший прапорщик встал в общую шеренгу со всеми, что подчёркивало приближение кульминационного момента. И он наступил…

Где-то около 14:00 мск, как обычно, Герман Справедливый притащил вещмешки с консервами и хлебом, и повернулся ко мне, намереваясь о чём-то спросить. Из-за ветра ничего слышно не было, и я пошёл к нему. На пути, между нами, в песке была небольшая лужица, но я решил обойти её. Всё это произошло настолько быстро, что я абсолютно ничего не попытался даже сделать: песок ухнул у меня под ногами куда-то вниз, и я в зимней полевой форме начал барахтаться в этой воднопесчаной эмульсии.

Дна не было, ухватиться за проваливающиеся песчаные берега было невозможно. Я начал тупо тонуть, песок уже полез в нос и в уши. Герман среагировал молниеносно и правильно, он схватил длинную доску, которых, к счастью, вокруг было полно, лёг на живот и протянул её мне. Я еле-еле дотянулся до неё, вцепился чуть ли не зубами, и Герман начал отползать назад. Нашу Камасутру увидели и другие воины, ещё двое, повторив маневр Германа, ухватили его за ноги. Тянут-потянут, вытащили репку, то есть своего командира. А командир являл зрелище печальное: абсолютно мокрый, заполненный песком во все отверстия, я мгновенно окоченел на ледяном ветру.

В полном соответствии с теорией больших чисел, «КАМАЗ» уехал на пункт утилизации, а «Урал» и оба «КрАЗа» в том же направлении получать положенные на обратную дорогу ГСМ. За тридцать минут их отсутствия я потерял всякую способность говорить, чувствовать и думать. Всё когда-нибудь кончается, вернулись машины с заправки, великий и ужасный прапорщик забросил меня в КрАЗ, печку на полную, с меня стянули верхнюю одежду и ботинки. В тепле меня отчего-то начало рвать песком, фу…