Между тем, прибыли комбат Кунцевич, НШ Гензе и замполит Бантюк. Появились начальники 3-й роты в полном составе, взводный и старшина 2-й, командиры отдельных взводов. Комсомолец батальона гвардии лейтенант Крутов из Киева на таксомоторе примчался в состоянии крайнего озлобления.

Как говорится, время разбрасывать камни закончилось, наступила пора их собирать. Батальон в полном составе был построен на плацу, проверили по книгам наличие личного состава и слово взял Командир… Потом замполит. Потом НШ. Ближе к 04:30 развели шалунишек по расположениям, рядовых «отбили» и продолжили ПВР с сержантским составом и активом. НШ, тем временем, принял от меня подробный письменный рапорт о ЧП в подразделении, снял со службы горе-дежурного и преподнёс ему заслуженное Эн-Си-Си, замполит с комсомольцем в паре пили кровь взводному и старшине 2-й роты. В общем, все были при деле. За 30 минут до подъёма отпустили горемык срочной службы, и за нас приватно взялись комбат и замполит, совместив служебное совещание с открытым партийным собранием.

Отплясавшись на костях за свой порушенный сон, приняли Соломоново решение: бойцов не наказывать, мне – устный выговор за то, что… Ну, в общем, устный. Остальным – по мере вовлеченности сторон в конфликт, больше всех прилетело бедному Пете Овчинникову, который на полигоне, себя не жалея, погрузкой техники занимался. Но, ротный отвечает за всё. Ему и «строгач» в служебную карточку, и «строгач» по партийной линии, и отпуск немедленно после Нового года… С проведением оного при части. И это ветерану «Афгана», эх…

Ротному 3-й роты в той же пропорции, но без наказания отпуском. Больше всех изумился комсомолец Саша Крутов, когда ему отвесили выговор в служебную и выговор по партийной линии за слабый уровень политико-воспитательной работы в батальоне. А дома ему ещё от бати досталось, генерала Крутова, начальника Особого отдела ККВО. Суровые нравы были в Красной Армии, однако.

Надо сказать, что отделались мы всё же малой кровью, обще бригадного разбора не было, обошлось без военной прокуратуры и прочих неприятностей. Для меня эта нехорошая, в целом, история имела следующие практические последствия:

– Никто не посягал более на суверенитет моей роты, честь и достоинство её военнослужащих.

– Самым жёстким наказанием для вверенных мне воинов было изгнание из воинского коллектива в другое подразделение, и, наоборот, когда хотели солдатика уберечь от «неуставняка», его переводили к нам. Иногда это порядком доставало.

– Вокруг моих балтийцев сложился нормальный коллектив, в том числе, и ребят из других подразделений батальона, тех, кто хотел спокойно отслужить и уйти домой с положительной характеристикой.

– Мой личный рейтинг с этого момента уже позволял мне руководить ротой дистанционно, работая с сержантами и неформальным активом, все субботы и выходные я и Саша Крутов поделили в качестве заслуженных ответственных по батальону.

– К нам на перевоспитание стали «подбрасывать» товарищей из аппарата ККВО, что тоже не радовало, но имело свои организационные бонусы.

В частности, из спортивной роты Округа продан мне был в дисциплинарное рабство славный парень из города Еревана, перспективный греко-римский борец, имевший неистребимую тягу к дому. Из каждого очередного побега его обратно привозил родной дядя, уважаемый человек, после пятого эпизода юношу доверили мне. Я дядю сразу пригласил в гости, не дожидаясь привычного повода. Дядя снял квартиру в Броварах и пробыл с нами до печальных событий августа 1991-го года, после которых оба достойных представителя армянского народа законно покинули пределы УССР.