Я сидела на полу в спальне с последней неразобранной коробкой на коленях и доставала из нее всякие мелочи, раскладывая их прямо на полу. Миса сидела напротив и дотрагивалась лапкой до каждой вещицы, пробуя их на коготок. Эта хитрая маленькая коробочка притаилась в самом углу моего кабинета и ждала своего часа в то время, как я уже унесла весь разорванный картон в мусор.

Я даже толком не помнила, как собирала все эти мелочи. Будто они были схвачены мной из темных уголков моей комнаты в каком-то забытье, в попытке точно ничего не забыть. И теперь я раздумывала, так ли нужны мне все эти бумажки, ручки и наполовину заполненные блокноты. Отнесла все в кабинет, закинула вглубь ящика стола и глянула в окно. Уже начинало темнеть. Небо затягивали облака, и улица становилась слишком серой и бездушной. Я поежилась, вспоминая, что Адам сегодня задержится на работе. Каждый раз, получая подобное сообщение, я тяжело вздыхала, и против воли наливалась тяжестью моя грудь. Поскорее бы он приехал. Я не хотела оставаться одна.

Я спустилась вниз в надежде, что готовка поможет мне отвлечься, зажгла свет – только неяркие теплые светильники – и начала готовить. Это была паста, Адам ее просто обожал, а я старалась его порадовать. Я погрузилась в шкворчание спагетти на сковороде, а Адама все не было. И когда я подняла глаза от ужина, поняла, что утопала во мраке гостиной. На улице совсем стемнело, и сквозь высокие окна в комнату заглядывала лишь вечерняя темнота. Над столиком в нише горел единственный подвесной светильник. Комната казалась пустой и безмолвной, и тишина отражалась эхом от стен.

Я подошла к стеклянным дверям на террасу, силясь не вглядываться в непроглядную черноту, но она тянула меня как магнитом. За последнюю неделю задний двор начал преображаться: трава была аккуратно подстрижена, на террасе появились подвесные качели и длинные нити крохотных лампочек. Я щелкнула выключателем, и террасу залило приятным желтоватым светом. Но за ней все равно оставался тот же темный, пугающий лес.

Днем, когда солнце заглядывало в окна и лес дышал гуляющим в ветвях ветром, здесь было уютно и спокойно. Но одинокими вечерами у меня было такое чувство, что без Адама, без того тепла, что дарило его присутствие, это место представало в своем истинном обличии. Темное, холодное и неживое.

Свет из коридора отбрасывал жуткие тени, а я стояла в царившем в гостиной мраке и глядела на вековые деревья, в непроглядную черноту ночи, раздумывая, наблюдают ли за мной лесные монстры. Наблюдает ли кто-угодно, кто может прятаться в этой темноте. Я ежилась, но не от холода, и время тянулось бесконечно медленно. Стояла такая тишина, что я вздрогнула, когда услышала, как поднимаются двери гаража и машина, мурлыкая, медленно заезжает внутрь.

Я только успела повернуться, а Адам уже стоял в гостиной с сияющей на лице улыбкой. Даже за стеклами очков я видела, как блестят его глаза. Мрак сразу отступил, и комната озарилась божественным светов. Его мог источать только Адам. И я бросилась к нему на шею через всю комнату на ватных ногах, почти не касаясь пола. Сразу стало тепло, все вокруг наполнилось светом и жизнью. Он чуть склонился ко мне, обхватил мою талию одной рукой и, зарывшись в волосы, поцеловал.

– Ну, давай, отпускай, – с улыбкой в голосе произнес он. – У меня кое-что есть для тебя.

Не без труда я разомкнула объятия. Адам приоткрыл дверь в ванную, из которой только что вышел, не позволяя заглянуть внутрь и глазком.

– Закрой глаза, – велел он, и я послушно зажмурилась. – А теперь открывай.

Я распахнула глаза, и передо мной оказался пышный букет нежно-розовых пионов, такой большой, что не обхватить. Я ахнула и расплылась в счастливой улыбке.