Дом представлял собой смесь исторического наследия семьи Оленских и абсолютно наплевательского отношения дяди. Пыльные толстые ковры, когда-то явно обошедшиеся в целое состояние. Кувшины с росписями, старые светильники, фарфоровые статуэтки, стеклянные фигурки, потускневшие шкатулки, массивные зеркала, – казалось, что в течение нескольких столетий обитатели дома собирали здесь самые необычные вещи, которые им только удавалось найти.
И еще были книги. Много книг. Их можно было обнаружить в самых неожиданных местах. Они были на комодах, полках, углублениях в стенах, столиках на витых ножках и пуфах. Они были свалены неустойчивыми стопками или небрежно брошены в углу дивана. На некоторых из них, словно на подставках, покоились вазы и блюда. Толстые и тонкие, яркие и потускневшие, с обложками из дешевого картона или дорогой кожи. e Но у всех них было кое-что общее – они были неизменно старыми. Словом, Ева все больше убеждалась – этот дом безнадежно застрял в прошлом и не желал из него выбираться.
– Это что, краеведческий музей? – шепнул ей Тим, и она хихикнула.
Но, несмотря на то, что Ева любила все новое и изящное, готическая красота дома все-таки произвела на нее впечатление. Например, ей понравились роскошные картины с изображением битв, сказочных пейзажей и портретов каких-то людей. Присмотревшись внимательнее, Ева заметила в уголках некоторых портретов подписи с именами и фамилиями членов их семьи: Александра Оленская, Елисей Оленский, его супруга Аделаида, Димитрий и Агнесса Оленские и их дети – Анна и Маркус. И наконец…
Ева, как завороженная, застыла перед портретом красивого мужчины с изящными чертами, которое чуть портило меланхоличное выражение лица. А рядом с ним, прижавшись к нему и ослепительно улыбаясь, стояла потрясающая красавица с пышными темными волосами и такими же темными глазами. На руках у женщины был спящий младенец, из розовой шапочки которого выбивались светло-каштановые волосики. Надпись под портретом гласила: «Родион и Анжелика Оленские со своей новорожденной дочерью Евой».
– Я убедил их заказать семейный портрет, как только ты родилась, Ева, – негромким, болезненным голосом сказал дядя. – Они были тогда так счастливы. Твоя мама… она была особенно красива.
– Да… – только и сказала Ева и отвернулась, не в силах смотреть на портрет. Тим и вовсе прошел мимо, даже не остановившись. Его губы сжались в тонкую линию, и Ева поняла, что брат боится расплакаться.
– Вы покажете нам наши комнаты или нет? Ева едва держится на ногах! – нарочно грубовато сказал он, но дядя Филипп, судя по всему, и не думал обидеться. Он прошел вглубь узкого коридора второго этажа и толкнул третью по счету дверь.
– Располагайся, Ева, – сказал он, взмахом руки приглашая ее внутрь. – Надеюсь, тебе здесь понравится. Это была гостевая комната, но я обустроил ее для тебя.
Ева благодарно кивнула ему и вошла внутрь, помахав рукой брату и с облегчением прикрыв за собой дверь. Слава Богу, дяде не пришла в голову мысль заселить ее в бывшую комнату мамы с папой.
Ева осмотрелась и пришла к выводу, что комната ей нравится. Большая кровать с кованой позолоченной спинкой, пушистый ковер, вместительный, хоть и довольно старый шкаф и трюмо с огромным зеркалом, которое особенно порадовало Еву. На окнах – тяжелые бархатные портьеры, которые Ева решила выкинуть при первой же возможности, а на комоде у кровати – изящный абажур.
В общем, Ева решила, что все могло быть гораздо хуже. Ей только хотелось надеяться, что в шкафу не стоит банка с прахом ее прабабки или еще что-то в этом роде.