почему ты бежишь и куда.

Полицейский смотрел на него и улыбался. Но одними губами. Его глаза не улыбались. Его глаза были такими… голодными. Молодой человек с усиками вдруг почувствовал себя маленьким поросенком из сказки о трех поросятах, который присел на скамейку рядом со злым серым волком.

– Послушайте, я ведь ни разу и не воспользовался этой вашей кредиткой. Давайте сразу с этим разберемся. Вам ведь сказали, правда? Я, на хрен, ни разу ею не воспользовался.

– А как бы ты, интересно, воспользовался, – хохотнул полицейский, – если не знаешь пин-кода? Мой пин-код – это почти мой домашний телефон, а моего домашнего телефона в адресной книге нет… как у большинства полицейских. Но ты уже в курсе, я думаю. Наверняка ведь проверил.

– Нет! – выпалил мужчина с усиками. – Ничего я не проверял!

Разумеется, он проверял. Он перерыл всю телефонную книгу после того, как «обломился» со всевозможными комбинациями, составленными из цифр номера дома и почтового индекса, которые были набиты на карточке. Он перепробовал, наверное, все банкоматы, которые есть в этом городе. Он передавил столько клавиш с цифрами, что у него пальцы распухли. Он себя чувствовал как последний кретин, который решил поиграться на самом дебильном на свете игровом автомате.

– А что, интересно, получится, если проверить компьютер, управляющий банкоматами «Мерчантс-банка»? – спросил полицейский. – Есть у меня смутное подозрение, что в графе СБРОС/ПОВТОР моя карточка встретится раз этак много. Скажем, около миллиарда. Может, проверим? И если я окажусь не прав, я тебя угощаю роскошным обедом. Что ты по этому поводу скажешь, приятель?

Мужчина с усиками уже и не знал, что сказать. Ни по этому поводу, ни вообще. У него было дурное предчувствие. Очень дурное предчувствие. А коп между тем продолжал давить в руке теннисный мячик. Сжимал его и отпускал, сжимал и отпускал, сжимал и отпускал… И как только рука не устанет.

– Тебя зовут Рамон Сандерс, – сказал полицейский по имени Дэниэльс. – И за тобой тянется хвост преступлений длиной с мою руку. Воровство, мошенничество, наркотики, проституция. Все, кроме физического насилия, избиений и прочего в том же духе. В такие дела ты не лезешь, правильно? Вы, грязные пидоры, очень не любите, когда вас бьют. Даже те, кто по виду – ну чистый Шварценеггер. Они, конечно, не прочь нацепить на себя узкую майку, чтобы покрасоваться накачанным торсом перед лимузином у входа в какой-нибудь клуб для гомиков, но если кто-то всерьез собирается дать вам по морде, то вы тут же линяете, только пятки сверкают. Я не прав?

Рамон Сандерс решил, что ему лучше всего промолчать.

– А я так не прочь дать кому-то по морде, – сказал полицейский по имени Дэниэльс. – И ногами забить. И даже слегка укусить. – Он произнес это как будто задумчиво, рассеянно провожая глазами немецкую овчарку, которая сейчас возвращалась к хозяину с тарелкой-фрисби в зубах. – Как тебе это нравится, кокаиновая ты морда?

Рамону это совсем не нравилось, но он опять счел за лучшее промолчать. Он очень старался сохранять невозмутимое выражение, но дурное предчувствие уже вспыхнуло красным сигналом тревоги у него в мозгу, и неприятная дрожь испуга прошла по нервам. Сердце забилось быстрее – оно набирало скорость, как поезд, отъезжающий от перрона. Он то и дело украдкой поглядывал на крупного мужика в красной рубашке-поло, и с каждым разом ему все меньше и меньше нравилось то, что он видел. Правая рука полицейского не расслаблялась ни на секунду. Вены налились кровью, мышцы вздулись, как свежие дрожжевые булки.

Похоже, Дэниэльс и не ждал, что Рамон что-то скажет. Теперь он повернулся к Рамону. И он улыбался… то есть, казалось, что он улыбался, потому что его глаза вовсе не улыбались. Его глаза были холодными и пустыми, как две блестящие новенькие монеты в двадцать пять центов.