– Да, – кивнула она, – так и есть. Как унизительно, – продолжала девушка пылко, – дойти до такой степени жалости к себе, что уже все равно, видит тебя кто-нибудь или нет!

– Однако вам было не все равно! Вы пытались скрыть свои чувства.

– Ну да, я не ревела в голос, если вы это имеете в виду.

Я спросил, действительно ли ей так плохо.

– Да, – ответила она, – мне очень плохо. Все рушится, а я понятия не имею, что делать.

Думаю, я уже тогда ощутил некий толчок… Она просто излучала отчаяние. Мне не хотелось отпускать ее, пока она была в таком состоянии.

– Знаете что, – сказал я, – расскажите мне обо всем! Мы с вами незнакомы, а с незнакомцем можно говорить практически на любые темы – это как будто не считается.

– Рассказывать нечего, – сказала она, – кроме того, что я безнадежно испортила все – понимаете, все!

Я утешал ее. Возможно, все не так плохо, как кажется. Ей нужно вновь обрести уверенность в себе. Нужно начать жизнь сначала, набраться мужества, выбраться из трясины отчаяния и вновь почувствовать почву под ногами. У меня не возникло и тени сомнения в том, что лучше меня ей не поможет никто… Да, вот так все и началось.

Она глянула на меня с сомнением, словно не уверенный в себе ребенок. И затем постепенно все рассказала.

Разумеется, вскоре у нашего столика возник официант со счетом. Я порадовался, что мы обедаем последними и нас никто не торопит и не выпроваживает из вагона-ресторана. Я дал официанту десять шиллингов на чай; он сдержанно поклонился и улетучился.

Дженнифер продолжала свой рассказ.

Жизнь обошлась с ней сурово. Она встречала трудности лицом к лицу, мужества ей было не занимать, но неприятности сыпались на нее как из рога изобилия, а сил – физических сил – у нее было немного. Ей не везло ни в детстве, ни в юности, ни в браке. Всякий раз ее ласковость, женственность и порывистость ставили ее в затруднительное положение, доводили до беды. Большинства неприятностей можно было избежать, воспользовавшись лазейками и увертками, но ими она не пользовалась, предпочитая мужественно переносить невзгоды… Когда она терпела неудачу и представлялась возможность бежать, оказывалось, что путь к спасению ложный и она очутилась в еще большей беде, чем прежде.

Во всем, что с ней случилось, она винила себя. Сердце мое растаяло. Никакого осуждения, негодования, возмущения, обиды. Заканчивая рассказ об очередном постигшем ее несчастье, она задумчиво говорила:

– Должно быть, я сама во всем виновата…

А мне всякий раз хотелось запротестовать: «Разумеется, нет! Неужели вы не понимаете, что вы – жертва, всегда были жертвой и будете ею, пока не прекратите взваливать всю вину за случившееся на себя?!»

Она была так прелестна – озабоченная, несчастная, расстроенная… Думаю, именно тогда, глядя на нее поверх узкого столика, я понял, кого я ждал все время. Я ждал Дженнифер… Я хотел не обладать Дженнифер, но вернуть ей волю к жизни. Я мечтал сделать ее счастливой – склеить ее из кусочков, на которые она сама себя разбила.

Да, тогда я понял… хотя лишь много недель спустя я признался самому себе в том, что влюблен в Дженнифер.

Так что, как видите, мои чувства были более чем сложными…

Мы не планировали встретиться снова. По-моему, она искренне считала, что нам не следует продолжать знакомство. Но я думал иначе. Она сообщила мне свое имя. Когда мы наконец покинули вагон-ресторан, она очень мило и ласково сказала:

– Прощайте! Больше мы не увидимся. Но поверьте: я никогда не забуду вас и то, что вы для меня сделали. Я была в отчаянии – просто в отчаянии.

Мы пожали друг другу руки и попрощались, однако я знал, что мы еще встретимся. Я был настолько в этом уверен, что даже готов был смириться и не пытаться найти ее. Но, как часто бывает, у нас нашлись общие знакомые. Я не говорил ей, но знал, что с легкостью отыщу ее. Странно, что, вращаясь в одном кругу, мы до того дня ни разу с ней не встретились!