Я вытащила из укромного места шкатулку, которую прятала от матери, в небольшой нише в полу и отсчитала положенную сумму денег. Осталось чуть меньше половины.

Громко хлопнув крышку шкатулки, я вышла из дома, больше не сказав ни слова.

Ехала молча, кипя от гнева и кусала губы, пока не доехала до отделения правопорядка столицы.

Он представлял собой здание из стекла, бетона и зеркал, подсвеченное малиново-голубым освещением. Это освещение, явно было чародейской защитой, на случай нападения или желания кого-нибудь сбежать.

Зайдя внутрь, я приложила наручный идентификатор к дисплею, который сразу же отобразил мои личные данные.

Андроид проводил меня в сторону кабинок с оплатами, после того как я сообщила, что пришла за Изабеллой Тревиль.

Информация о ней была сразу же проверена и передана в нужный отдел, где трудились такие же андроиды.

Отдав деньги, мне вручили талон.

На самом деле, я надеялась, что смогу поговорить с ведущим дело комиссаром, но отделы мелких преступлений автоматизировали так, что разговаривать я могла только с машинами, запрограммированными на определенные действия и ответы.

Подойдя к другому андроиду и отдав талон, я стала ожидать мать в специально-отведенном закутке.

Осев на неудобном металлическом стуле, я вдруг осознала, что жутко устала, не только физически, но и морально.

Пока сновали андроиды из стороны в сторону, выполняя отработанную до мелочей работу, я теребила ремешок идентификатора, вымученно подсчитывая оставшиеся суммы на электронном счету.

Наконец, моя драгоценная мать появилась в поле моего зрения. Женщина, покачиваясь тащила за собой тяжелый протез, оглядываясь по сторонам, пока не увидела меня.

Ее взгляд выдал в ней, не только раздражение с испугом, но еще и сожаление. На последнее, я не собиралась обращать внимание, так как страшно злилась. При этом, внешний вид женщины, заставил мое сердце сжаться от массы сожалений. Мне было больно наблюдать, как мой самый близкий человек медленно катиться в пропасть.

Мы вышли молча. Я помогла ей, придерживая за локоть дотащиться до летокара.

Летающий агрегат быстро завелся, и я медленно покатила по улице, за несколькими другими летокарами.

Изабелла была трезва. Видно, успела отойти от разгульного поведения, случившегося накануне. Ее длинные пальцы слегка подрагивали, и я вдруг подумала, что когда-то они были утонченно-красивы, без вен и пигментных пятен.

– Знаю, что ты думаешь, – начала бессмысленный разговор мать. От нее пахло вайни и грязной одеждой, пропитавшейся потом не только ее, но и тех, кто сидел с ней в камере. Я приоткрыла окно летокара, впуская внутрь воздух магистралей.

– Не знаешь, – мой сухой ответ, был лаконичен и прост и только бы идиот не понял, что в нем грохочут октавы убийственного сарказма.

– Я подвела, дочка. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

Голос матери слегка подрагивал. Она покосилась на мой ледяной профиль, слегка поморщившись.

– Не уверена, что ты сможешь выполнить то, что я бы хотела. Поэтому, не будем.

Изабелла вздохнула, похлопав себя по карманам вязаной зеленой кофты. Искала сигареты, которые она иногда позволяла себе выкурить, но ничего не нашла и оставила это дело.

– С порошками тогда, я чувствовала себя хорошо, Роза. Если бы не нога, могла бы работать. Где-нибудь.

Не сдержавшись, я фыркнула.

– Мы как раз обговаривали с Кони вопрос порошка, – медленно и с сочащейся из меня холодностью, произнесла я, – но теперь, об этом можно забыть.

– Я не хотела подвести, просто…, – моргнула женщина.

– Просто что, мама? – злостно рассмеялась я, вцепившись в руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев, – ты не подумала о том, как я добываю эти деньги, как не сплю ночами и пытаюсь сделать так, чтобы мы не нуждались ни в жилье, ни в еде, не в необходимом? Вы сидите на моей шее, прекрасно себя ощущая. Тетушка вяжет и читает интеллектуальную литературу, а ты расслабляешься. Вам все равно на меня, разве не так?