«Басёна, открой!» – зашептала она громко, оглядываясь на кухню. Какая-то жилка, туго натянутая, так и дрожала, надрываясь, в груди. «Открой!»

Елена Сергеевна испуганно вскинулась и замерла, прислушиваясь, не понимая, что там, за дверьми, потом впустила Хитриху:

– Что, что стряслось, Ефросинья Егоровна?

Хитриха, не слушая, крутанулась, щёлкнула крючком, запирая двери и прижимая к груди руки, прошептала дрожащими от страха губами:

– Ой, Басёна! Там у меня кто-то чужой! Мужик какой-то чужой, пришёл и спит!

– Какой мужик? – вздрогнула Елена Сергеевна. – Где? Кто?

– У меня в комнате!

– Так это же сын ваш, Ефросинья Егоровна, что вы! Успокойтесь, не надо, это же сын, сын ваш, Серёжа! – Она уже хотела облегчённо рассмеяться.

– Нет, Басёна! Это не мой сыночек, это мужик какой-то чужой. Мой сыночек вот какой! – И она, отняв от груди руки, показала школьную карточку Сергея. – Он у меня маленький, худенький, курточка на молнии – я её в райцентре на картошку выменяла, а тот большой, здоровый! Неужели я своего сыночка, кровинушку, не узнаю. Басёна, поди прогони его! Я боюсь!

– Как же я прогоню его, Ефросинья Егоровна, когда он сын ваш! Он приехал к вам вчера из Ленинграда. Вы разве не помните? Что с вами? Господи!

– Это не он! – Губы Хитрихи дрожали. Она замотала головой. – Не он. Я знаю! Пойдём, ты сама всё увидишь!

Испуганная, Елена Сергеевна прошла на кухню, помедлив, зажгла свет. Хитриха уселась поближе к дверям и попросила, прижимая кончик платка к губам:

– Разбуди его! Скажи ему, пусть уходит. Я боюсь его!

«Как же я разбужу его? – подумала в страхе Елена Сергеевна. – Что ему скажу? Господи, да что за беда-то такая!» В её глазах заблестели слёзы. Но, слава богу, кровать в тёмной комнате скрипнула, и в дверях показался заспанный и удивлённый Сергей Иванович:

– Вы чего не спите-то? Ночь на дворе! Мам, ты чего?

– Уходи! – тихо, почти плача, прошептала непослушными губами Хитриха. – Уходи! – сдавленно крикнула она. – Ты – не мой сынок! Я не знаю тебя. Мой сыночек вот какой! – И она протянула Сергею его же карточку. – Ты на него не похож!

– Мама, ты что? Это я, Серёжа, Сергей!

– Не подходи! Это не ты!

– Ефросинья Егоровна! Ну как вы можете? – в отчаянье вскрикнула Елена Сергеевна. – Это же он, Серёжа! Ефросинья Егоровна!

– Елена Сергеевна! Елена! Вы подите к себе, пожалуйста, я сам с мамой поговорю! Не бойтесь, идите! – взволнованно попросил Сергей Иванович. – Это с ней бывает! Всё сейчас пройдёт!

– Не уходи! – жалобно попросила Хитриха. – Пусть он уйдёт! Сам!

Сергей Иванович быстро подошёл к Елене Сергеевне и мягко и настойчиво подвёл к дверям:

– Пойдите, пожалуйста, пойдите, я вас прошу. Всё хорошо будет!

Елена Сергеевна видела, что он нервничает и едва сдерживает себя. И подчинилась.

В своей комнате она слышала тихие голоса и плач, что-то брякало и стучало. Она несколько раз порывалась бежать на кухню, но удерживала себя. Ей было страшно и не по себе от увиденного. В висках ломило – так сильно разболелась голова. И даже выпитая тройчатка не помогала.

За окном светало. Елена Сергеевна прижалась лбом к холодному стеклу. За ручьём, над домами, заструились к небу первые розовые дымки. Вставало солнце. С берёз беззвучно сыпался снег. В доме было тихо. Потом дверь скрипнула, и кто-то постучался к ней.

– Войдите! – сказала Елена Сергеевна и обернулась.

Это был Сергей Иванович. Он был в незастёгнутой шинели и в лётной фуражке. Она подошла и заглянула в его расстроенное и печальное лицо.

– Я так и знал, что вы не спите, – сказал он.

– Как мама, Ефросинья Егоровна? – спросила она.

– Всё так же! – Его голос дрогнул. – Она меня не признаёт. Она согласилась выпить лекарство, успокоительное, – я из Ленинграда привёз, и сейчас уснула. Я с утра схожу в больницу. Не знаю, что делать… Она меня гонит!