Мешку и кожуринке не случилось никакого вреда, кроме ничего не значащих дырок от двух пулек. Одна пуля прошила плашку поняги посередине, вторая отщепила самую малость от края. «Ты подумай, какой вышел казус – по котомке стрелял! Кому расскажи – засмеют. Уж лучше при себе оставить такие весёлости… Ладно, чего не бывает! Леший с ним, с этим гураном. Давай-ка мы вот что, чаевнём-ка мы, пока время позволяет».
Гарпан Еремеевич выломал сухую, подгоревшую у корня, листвянку на тагано́к, бросил её поперёк колодины. Навесив котелок, наполовину набитый тяжёлым мокрым снегом – на кружку хватит, стал гоношить костерок.
И тут ненароком явилась ему такая простенькая, незатейливая мысль. А если бы кто другой, взять, те же парни, которые где-то тут скрадывают козу, вот если кто другой взял да пичкнул бы по котомке, приняв кожуринку за косулю, и завалил бы его в тот момент, когда он так славно размышлял о жизни! И это ведь реальная вероятность того, насколько всё может быстро закончиться! «Ах, Еремейка, Еремейка, жизнь прожил – ничему не научился! Это надо же догадаться подоткнуть козью шкурку под ремень, да ещё мехом наружу!»
Гарпан Еремеевич имел невинное обыкновение разговаривать с неодушевлёнными предметами, как с живыми существами. «Гори, па́ря», – увещевал он плохо разгорающийся костерок и далее подробно разъяснил, почему костру лучше не куражиться и разгораться побыстрее: до тока ещё как не с час идти, а тут время потерял с этим гураном, ястри его… Там предстоит отабориться где-то рядом с током, натаскать колодник на ночь, и чай варить будет некогда – глухари с вечера слетаются на токовище, надо караулить. «Уж я-то знаю, где нам остановиться… » – припомнил он разбитую молнией лиственницу. Знать, крепкий был заряд, что расхлестало такую «барыню» вдребезги; там колодника много, и ток рядом – за гривой.
Костерок не разгорался, дымил и шипел. «А я батара́нчиками тебя угощу, – подсовывая сбоку пучки отсыхающих от листвянки веточек, бормотал Гарпан Еремеевич. – Гори, паря!»
С котелка на костёр капала вода от налипшего снега. Гарпан Еремеевич отёр рукавичкой бока́, донышко, и тут заметил, что из него вытекает прямо в костёр струйка воды. С недоумением он приподнял котелок на свет и увидел, что вода протекает из дырки в донышке. Ему припомнился звук при втором выстреле и всё стало понятным.
«Ешкин кот! Это надо ж, ёлки зелёные! – нещадно ругался Гарпан Еремеевич. – Угораздил в самое дно!»
Котелок был алюминиевый, кострово́й, с круглым, как поварёшка, дном, и, даже навесив его внаклонку, вскипятить воду не представлялось никакой возможности. «Не мог толкнуть в котомку другой, солдатский…» – посетовал он и в сердцах закинул ненужную посудину в кусты. И не было уже у него всепонимающего, солидарного, добродушного собеседника, в нём теперь звенел прокурор: «Старый пень! А как тебе пробили бы котелок! Другой, на плечах который, и которого другим не заменишь!»
Гарпан Еремеевич аккуратно закатал кожуринку в рулончик, затолкал в мешок, завязал понягу и решительно развернулся обратно, в надежде дойти до дому засветло, в твёрдом намерении на завтрашний день взять реванш, если позволит погода…
Своя ноша не тянет
Поближе к весне, как только отпустили морозы, Гарпан Еремеевич надумал поехать в город. Кана́ли ноги, и надо было обследоваться в диагностическом центре, заодно проведать сына с невесткой. И хотя сын сообщил, что находится в командировке, это никак не расстраивало его планы – невестка Тая дома. А пока обследуется , вернётся сын. Ехал он к ним не впервые и знал, что добираться нет никаких проблем – от автовокзала на такси можно подъехать к самому дому, останется только подняться на второй этаж. Если и была, какая проблема, так это лишь стронуться с места.