структурно обусловленным подъемом детности (имевшим, кстати, место и недавно), но и потому, что она носила ресурсосберегающий характер для проявления своих общественных функций женщиной-матерью и мужчиной-отцом на семейном пространстве. Это очень хорошо видно из табл. 2.1, где у самой социально активной части когорты женщин 25 – 29 лет в 1981 г. самая высокая за 14 лет средняя рожденных детей. Этот «подъем» сработает потом в 2002 – 2004 гг., когда поколения, рожденные в стабильный период, сами начнут создавать семью. Однако в целом норма детности уменьшалась, и этот «частный успех» не принесет результата на общем фоне. Информационные средства будут в 2004 г. захлебываться в раже от восторженных сообщений о подъеме рождаемости, хотя это будет, во-первых, эхо пронаталистской политики начала 80-х, а во-вторых, реализацией последних по возможным срокам отложенных рождений старших когорт. «Повзросление» рождаемости свидетельствует о глубокой общественной социально-экономической разбалансировке, а вовсе не о долгожданном выходе из мертвящей стагнации.

В то же время следует отметить очень важный факт: то, что дифференциация по активности скорее фиксирует не личные свойства индивидуума, а общественные нормы и механику устройства «снятия» социальной системой свойств личности. Это общественные формы присвоения личностью жизненного поля активности, которые она застает, вступая в жизнь. И это и есть своего рода отражение социально-исторического, в марксистских терминах формационного, «генома» той или иной этно-социальной аппликации. И он неизбежно должен выкристаллизоваться из объективных «карт» и «слепков» деятельности социальной системы, если мы хотя бы в первом приближении, хотя бы на девять десятых замкнем предметно-институциональную структуру активности и для начала рассмотрим ее внутренние связи.

Таким образом, в нашей работе социальное пространство – это суммарная масса актов обмена, поле событий взаимодействия в подсистеме обмена свойствами и способностями индивидуумов в процессе реализации общественно-необходимых форм активности. Здесь мы сталкиваемся с фактом, который обычно забывается в идеологии. Первый, очевидный и базовый факт, лежащий в основе разделения труда в обществе, перешел из природной составляющей: это объективное природно-социальное разделение труда между полами.

Информационная база решения задачи

Четким подтверждением существования постоянной общественно необходимого времени на макроуровне предметно-институциональной среды явились результаты лонгитюдного исследования в рамках Всесоюзного исследования образа жизни населения СССР. Включенность в максимальное число форм жизни (дихотомия «используют – не используют») давала матрицу 2>97, фиксирующую как подсистемные, так и общую активности индивидуумов. Оказалось, что кумуляты активности ансамбля москвичей в 1980 и 1985 гг. практически одинаковы и, кроме того, почти тождественны кривым по двум массивам, репрезентативным населению страны (10 154 и 9672 человека за 81 и 91 гг.).

Мы выбрали для наглядности достаточно простое уравнение из сотен предоставленных программой аппроксимации. И не в формулах дело: мечта об управлении обществом по формулам – объективно несбыточное дело, которое может возникнуть только из убогого миросозерцания. Здесь важен, во-первых, факт надежности и достоверности информации, во-вторых, простота иллюстрации данных, которые были получены по всем видам деятельности (воспроизводства населения, досуга, трудовой, коммуникативной и т. п.), начиная с 1980 г., и рассматриваются суммарно