Красноглазый двойник, приготовивший эту отраву,
Исчезает, как дым, если тише и ниже травы —
Колокольным всем ростом! – смириться в любимую землю,
Смехом вспомнить, как бросилась всех обвинять…
Тише трав, ниже вод, неподъемную радость объемля,
Мне тогда станет легче тебя, человече, обнять.
Манолин
Трава прошлогодней степи вперемешку с тюльпанами,
Весна, выходящая по́том из пор и парящая;
Я мальчик, я грязен и весел, я радуюсь, радуюсь,
Как будто я радуга и космонавт одновре́менно.
Трава прошлогодней степи вперемешку с тюльпанами,
Бельишко исподнее грязное с красными пятнами;
Я бабка, я тихо заплачу отъезду чеченистых,
Как будто заплакать для бабки – такая диковинка!
Трава лбом о землю – и Доном запахнет порывисто,
На дне преисподней Руси оклемается пьяница,
И вербы под руки поднимут, проводят до хутора,
Замрут, где попало, попавшись на очи тверезому.
«Цикличны дни, но циклопичность ночи…»
Цикличны дни, но циклопичность ночи
Бельмом луны оповещает степи,
Что Одиссей удрал без наказанья.
И мучает бессонница до корчей,
Повешенным бельем заря отпета.
От трепета рассвета лес казался
Потусторонним; поступью коровьей
Деревья наступают на деревню,
На волосы ее – на огороды.
В платке зеленом ранняя воровка,
От холода почти деревенея,
Гребет чужой навоз в колесный гробик.
На ней три живота и морда козья.
Кто б видел, как вчера дрова колола!
(У ней недавно помер муж-калека.)
Кто загодя наказан – безнаказан.
Топчу тропинку: баня – дом – колодец —
Соседка – огород – сарай – собака.
Пока циклопы заняты героем,
Воруем, сеем, кормим, воем, роем.
Бдение у реки
Там, где ночь интереснее сна,
Там, где свет интереснее тьмы,
В космах ивы сияет звезда,
В колтунах ее – соловьи.
Темный сом по водице хлыстом
Испугает воздушную тварь,
Прошлогодним прозрачным листом
Нам помашет лесной календарь.
Сон мой стал как святой водомер:
Наяву сторожу тишину,
По канату своих полумер,
Как по берегу речки, – хожу.
Пар Медведицы – сонной реки —
Спеленает своих малышей,
И пока в колтунах соловьи,
Мы исчезнем из мира вещей:
Я устала от пения звезд,
Сладкой пыткой – сияние птиц —
Отражение ангельских слез,
Ускользание ангельских лиц.
Дом
Дом стоит под луной
Луна бередит окно
И никто не стучит в дверь
Дом стоит под луной
Одинокий дом и на крыше снег
В снегу миллиарды звезд
Но внутри не горит свет
Эй, кто там живет или жил скажи
Мы тенями длинными от луны
Наползаем на стену и на стекло
Но внутри ничего нет не горит свет но
Я запомню клянусь одинокий дом
И на крыше его снег
И каждую в нем звезду
Потому что в районе где я живу
Ничего больше нет
Калиновка
«Я поведу тебя в музей!» —сказала мне сестра…С. Я. Маршак
Я взяла тебя за руку и повела в Калиновку.
Там золой мощеные улицы, сонные пьяницы
По дороге в седьмую школу, колонки, калиточки.
Это было дней пять назад, на Страстную пятницу.
На певучем велосипеде каталась девочка,
И скрипела под ней зола. Багровые веточки
Разрывались над головой. Замарались колготочки,
Из подъеденной молью кофты торчали ниточки.
Ты, Калиновка, в честь Калинина, кажется, названа:
«На Калиновку» выезжают лишать невинности,
И живучие женщины смотрят сквозь окна грязные,
Как еще одна, возвращаясь, творится невидимой
И свободной! Как эта ведьма летит над городом,
Где Калиновка вся в малинах, бомжах и пьяницах,
Остановится где-то в Киеве, станет роботом
И ни разу не вспомнит эту Страстную пятницу.
«Пронизывая и вникая, гнездятся звезды…»
Пронизывая и вникая, гнездятся звезды:
Ночью – в глухих деревьях, днем – везде.
Таким, как звезды, может быть только воздух
В глухих деревнях по крыши в глубокой весне.
Но чище воздуха – слух, свободный от слухов:
Сегодня утром ты слышал, как тает сугроб,