Отец опять стал где-то пропадать по вечерам, ссылаясь на срочную работу, а однажды в пятницу просто не пришел ночевать. Катя прождала его до обеда следующего дня. Отец вернулся весёлый и довольный, как мартовский кот. От него пахло женскими духами и табаком, хотя сам он не курил никогда.

– Ты где был, папа? – сердито спросила Катя.

– Да так, – отмахнулся он небрежно, – дела были.

– А позвонить не догадался?

Сергей, неловко улыбаясь, почесал ещё влажный от душа затылок и примирительно ответил:

– Ну прости, Катюха, телефон где-то оставил.

Сергей и представить себе не мог, что дальше дочь устроит ему самую настоящую истерику. Она кричала, что он не может так с ней поступать. В ярости била посуду, стучала кулаками ему в грудь и требовала отказаться от женщин, потому что это нечестно и гадко. Рыдая, Катя упала на диван и, уткнувшись лицом в подушку, выла по-бабьи, истошно и отчаянно. Растерявшийся Сергей неловко сел на край дивана и, положив ладонь на Катькино бедро, слегка пошевелил его, привлекая внимание. Не дождавшись ответа, он, с трудом подбирая нужные слова, произнес, стараясь быть веским и внушительным:

– Ты, Катя, пойми. То, что произошло с мамой, уже не изменить. Мне тридцать девять лет. Мужчина в моем возрасте, не больной, не убогий, не может обходиться без женщины. Это противоестественно, если уж на то пошло!

Катя резко поднялась и села на диване. Одним движением вытерла ладонью слезы со щек и произнесла решительно, глядя отцу в глаза:

– В общем, так, приведешь женщину – повешусь.

Услышав от дочери такое жесткое условие, Сергей побледнел как мел, сглотнул подбежавший к горлу комок и ушел в свою спальню, не проронив ни слова. До самого вечера он не выходил из комнаты, а к ужину появился побритый, в новых джинсах и свежей сорочке, благоухающий дорогим одеколоном. Они сидели за столом, пили ароматный цейлонский чай с шоколадными конфетами, болтали о разной ерунде и к прежнему разговору больше не возвращались.

Так прошел еще один месяц, и наступил Новый год. Первый Новый год без мамы. Непривычно было отмечать главный семейный праздник вдвоем, но с этим приходилось смириться. Ольга находилась за три тысячи километров от дома в далеком заснеженном Тобольске, и по ощущению расстояние это с каждым днем только увеличивалось. Она удалялась от них фатально и неумолимо. Но как бы там ни было, Катя старательно вспомнила все мамины новогодние вкусности: традиционный тазик оливье, селедка под шубой, холодец, утка с черносливом и торт «Наполеон». Однако все это праздничное изобилие стояло на столе почти нетронутым. Есть совершенно не хотелось. Настроение у обоих было меланхолическое. Дежурно посмотрели «Иронию судьбы…», привычно послушали обращение президента и под бой курантов до дна осушили по большому бокалу игристого и сладкого Asti Mondoro. После шампанского стало весело. Катя смеялась и шутила. Вдруг захотелось все забыть. Из телевизора жидкой резиной лились очередные новые песни о главном. Распустив длинные, черные как смоль волосы по плечам и расстегнув пару верхних пуговиц на блузке, Катя танцевала перед отцом, знаками призывая его присоединиться. Но тот, делая испуганное лицо, смеясь, отрицательно мотал головой, заявляя, что не желает позориться из-за своей неуклюжести. Расслабленно откинувшись на диван с бокалом шампанского в руке, он откровенно любовался статью и красотой своей дочери, с удовлетворением отмечая, что девчонке хоть сейчас на конкурс красоты.

Устав танцевать, раскрасневшаяся Катька плюхнулась на диван рядом с отцом и, отобрав у него бокал, осушила его до дна.