И что вы думаете? После сотен таких откровений, которые периодически закрашиваются противной зеленой краской, Воланд со своей свитой никогда сюда не заглянет? «Воланд, я жду тебя!» – пишет кто-то в отчаянии. Неужели Воланду неинтересно посмотреть, кто так его ждет?

В доме живет местный «Швондер». Он идейно-убежденный борец с музеем. Это он пытается выбросить экспонаты на улицу, это он замазывает краской вопли поклонниц Воланда. «Тут и так было полно всякой нечисти, – говорит Швондер. – А теперь, как музей открыли, то вообще прохода от них нет!»

Я поднимаюсь по длинной лестнице и прислушиваюсь. Внизу кто-то хихикает. Воланд так не хихикал, и я смело оглядываюсь. Две девушки читают на стене признания очередной Маргариты и явно хотят добавить что-то свое сокровенное, «маргаритовское».

В квартире я надел синие бахилы и отправился по комнатам. Там были собраны булгаковские вещи и просто вещи двадцатых годов прошлого столетия. Ничего особенного я в этих комнатах не чувствовал и вскоре вернулся в точку, откуда начал осмотр. И вот тут произошла первая непонятность. Я стоял в небольшой комнате, смотрел на письменный стол с пишущей машинкой и понимал, что я все забыл. Комнаты как-то промелькнули в сознании, не оставив ни малейшего следа. Я снова пошел по квартире, тщательно фотографируя все, что видел. В одной из комнат стояли девушки, которые хихикали на лестнице. Они хотели сфотографировать друг друга на фоне старого буфета, но явно пребывали в растерянности.

– Мне кажется, что в этой комнате мы уже были! – сказала одна из них.

– Этого не может быть! – сказала вторая. – Мы же шли все время вперед. Давай фотки посмотрим.

Я не стал дожидаться результатов анализа и прошел на кухню. То, что стояло там на полках, было знакомо. Такие же примуса, кастрюли и бокалы из синего стекла были в бабушкином доме. Меня заинтересовала дверь, которая вела в никуда. За дверью был пустой шкаф, но если постучать по стенам, то можно было услышать звуки, характерные для огромного пустого пространства.

Что-то меня в этой квартире беспокоило, и я поспешил оттуда уйти. Во дворе стоял знаменитый трамвай 302 БИС, поставленный на резиновые колеса и готовый повозить желающих почувствовать то, что чувствовала девушка-комсомолка, отрезая голову Берлиоза.

Уже в подворотне я оглянулся, пытаясь найти окна «нехорошей квартиры». Все вокруг было спокойно, совсем рядом шумело Садовое кольцо, но на крыше дома, над квартирой 50 что-то шевельнулось.

Впрочем, наверное, это мне показалось.

Многие мои друзья на вопрос о метро пожимали плечами и говорили, что они давно забыли, что это такое. Ладно, я человек простой, мне в метро ездить не западло. Магнитные карточки мне сразу понравились. Мне захотелось узнать где была сделана эта четкая пропускная система, но потом я решил ничего не узнавать, чтобы не расстраиваться. А то я увидел в одном из туалетов американские писсуары и почему-то от этого огорчился. А потом я нечаянно заглянул в один из магазинов электроники и совсем расстроился. Из российского я нашел там только прозрачные наклейки с русскими буквами на клавиши.

В метро чисто и тепло. Я внимательно прочитал все рекламные плакаты на стенах и узнал, что курить теперь не модно, что «крепкая семья – это лучшее, что создала природа», и что если бриться лезвиями фирмы «Джиллет», то тебя с раннего утра будут целовать две девушки. Одна из них блондинка, а вторая – брюнетка.

В Интернете меня пугали, что в метро сплошные «понаехавшие». Оказалось, что «понаехавшие» успешно замаскировались под москвичей, приветливо всем улыбались, уступали места инвалидам, беременным женщинам, пожилым людям и пассажирам с детьми. Мне никто ничего не уступал, чему я был очень рад.