– Давайте согласимся не соглашаться, Эверина, – примирительно сказал Воронцов. – Мы с вами по-разному смотрим на революцию, но надеюсь, это не помешает нашим дружеским отношениям.

Его голос оторвал Эверину от восторженного созерцания революционного Нотр-Дама, через который справедливость придёт во все концы земли.

– Вы не любите революцию, – обвинила она Воронцова.

– Да, я не люблю революцию, – согласился он. – Но вы ведь не откажетесь поужинать со мной, несмотря на мои реакционные взгляды?

Он так тепло улыбнулся Эверине, что она на секунду забыла о революции. «Всё-таки он удивительно приятный человек, – подумала она. – Как жаль, что он одержим этими трансцендентными идеями. Эта его верность неизвестно чему и неизвестно кому совершенно ослепляет его».

Воронцов с надеждой смотрел на неё. Им овладело необъяснимое, но очень стойкое ощущение опасности, угрожавшей Эверине. Это никак не было связано с теми вполне естественными и здравыми опасениями, которые могла бы вызвать поездка молодой девушки в охваченный революцией город. Его страх был иррациональным и диким, как будто он искал выхода из пещеры со спящим драконом, и один единственный неосторожный шаг мог превратить пещеру в доменную печь.

– Мой дилижанс отходит через час, – ответила Эверина. Благодарю вас за чай, а поужинать я не успею.

Дракон приоткрыл один глаз, но Семён Романович не собирался сразу сдаваться.

– Эверина, если бы вы отложили свою поездку хотя бы на месяц, – просительно начал он, – то я мог бы улучшить ваш французский. А вы могли бы взамен научить меня тригонометрии. Вы же сами говорили, что умеете работать даже с самыми бесталанными учениками.

– Я не собираюсь произносить в Париже красивые речи, Симон-Роман, – ответила Эверина. – Простым людям понятней простой язык. Я не могу ждать ещё месяц. Молчанием предаётся революция.

Дракон окончательно проснулся и жаждал боевой славы.

– Эверина, позвольте мне проводить вас, – предложил Воронцов. – Я сейчас прикажу заложить карету.

– Не стоит, Симон-Роман, – ответила Эверина. – Здесь совсем недалеко, я хочу немного прогуляться. Свой багаж я уже отправила.

– Я очень надеюсь снова увидеться с вами через три месяца, – сказал Воронцов. – Пожалуйста, пишите мне. Если у вас возникнут сложности с выездом из Франции, я могу оформить нужные документы по российским дипломатическим каналам.

– Спасибо, Симон-Роман, – ответила Эверина, вставая. – Я напишу вам, как только устроюсь в Париже.

Воронцов тоже встал с кресла, собираясь проводить её к дверям. На душе у него было неспокойно, но он никак не мог её удержать. Эверине как будто передалось его волнение. У неё возникло странное чувство, что она вот-вот расплачется. Впрочем, она последний раз плакала, когда была совсем маленькой девочкой, поэтому сейчас не была уверена, что правильно интерпретирует свои ощущения. Она подумала о Мэри. Эверина оставила сестре все свои сбережения, их заведомо хватит на три месяца. Но что если Эверина не сможет вернуться вовремя? «Я всё рассчитала, – подумала она, – ничто не должно сорвать мои планы». Однако она была слишком честной и не могла солгать самой себе. Оставалась возможность, что планы её будут нарушены ходом революции. Этот риск нельзя полностью исключить.

– Симон-Роман, я хочу попросить вас об одолжении, – неожиданно для самой себя сказала она. – Если я не вернусь через три месяца, не могли бы вы навестить мою сестру и помочь ей деньгами? Я всё возмещу вам, когда вернусь.

– Разумеется, Эверина, – ответил Воронцов. – Я буду рад оказаться хоть чем-нибудь полезен вам и вашей сестре. Здесь на столе бумага и чернила, пожалуйста, напишите пару строк, чтобы ваша сестра отнеслась ко мне с доверием.