В подтверждение вышеизложенного, следует подчеркнуть, что «естественные законы» правонарушителей охраняются не только силой мнения (как в других общностях людей), но и физическим, часто изощренным насилием над лицами, нарушившими их.

Нередко в исследуемых социумах культивируются ритуалы и обряды. Данные элементы субкультуры всегда сопряжены с переломными моментами в жизни человека, они аккумулируют в себе мысли и чувства, вызванные установлением, изменением или прекращением важной для человека социальной связи. Для представителей отдельных групп наиболее характерны ритуалы «клятвы» и «присяги» сообществу, а также обряд «проверки» вновь принятого члена криминального образования.

Подобно многим замкнутым ассоциациям, рассматриваемый мир создает и свой, отличный от иного, «субкультурный язык» («язык-жаргон», «блатная музыка», «феня», «байковый язык»). Кроме того, в среде привычных правонарушителей всегда культивировался обычай присваивать друг другу клички, наносить на тело татуированные символы. Эмоциональная их деятельность находит отражение в блатных стихах, песнях, пословицах и прочих атрибутах общения. Особая роль в «другой жизни» принадлежит играм и развлечениям. То есть преступники, отвергая элементы традиционной культуры, создают свои гипертрофированные ценности антикультуры.

Из перечисленных составных частей исследуемого феномена на первое место по криминологической значимости следует поставить язык-жаргон.

Всевозможные словари дают приблизительно одинаковое толкование термина «жаргон», а именно: «Своеобразный разговорный диалект, имеющий хождение в небольшой социальной группе и отличающийся от общенародного языка употреблением специфических выражений, понятных лишь тем, кто владеет этим диалектом». «Словарь русского языка» С. И. Ожегова существенно дополняет сказанное тем, что речь идет о группе, объединенной общими интересами, в нашем случае – криминальными[16].

Употребление специфического языка в замкнутой среде имеет свою длинную историю. Например, в XVIII в. бродячие торговцы общались между собою на так называемом «офинском языке». Этот язык-жаргон позволял им охранять корпоративные тайны, связанные, как правило, с торговлей. Жаргон же преступного мира развивается, по мнению ряда исследователей, с начала XIX столетия[17].

На этапе становления он во многом опирался на язык коробей-ников-офеней (бродячих торговцев), отсюда в отдельных источниках приводится и название уголовного жаргона – «феня». Объяснение этому лежит на поверхности, так как широкое распространение он имел в среде бродяг, занимающихся криминальным промыслом.

Отдельные выражения их фенинского сленга сохранились и используются в криминальной среде, например: «сары» – деньги, «варнацкое слово» – честное слово, «вздерщик» – крадущий при замене денег, «лопатник» – бумажник, «клевый» – хороший, «хилый» – плохой, «лох» – мужик.

К началу XX столетия он проникает в большие города и культивируется в среде отвергнутых обществом. Нищие, воры, грабители вели обособленный образ жизни и обладали своей системой коммуникативных связей. Поэтому не случайно французский писатель В. Гюго назвал жаргон преступного мира «языком пребывающих во мраке». В это же время «уголовный язык» чаще всего стали именовать «блатной музыкой». Для отвергнутых «блатная музыка» прежде всего была неким средством защиты от окружающего мира: с помощью жаргона можно было надежно скрыть свои замыслы, безопасно обменяться необходимой информацией.

Научные и литературные источники рассматриваемого периода не указывают на какие-либо ответвления в жаргоне, связанные с криминальными ориентациями его носителей. Первое упоминание о делении субкультурного языка относится к сороковым годам прошлого века. Ж. Росси в своей книге пишет: «После разгрома одесского центра уголовщины в начале 40-х гг. наблюдается обновление жаргона, который стал иногда даже непонятен тем, кто знает лишь старый»