В «Сказании о Магмет-султане» и в «Сказании о книгах» Пересветов попытался объяснить успех турок-османов в захвате Константинополя. В этом объяснении Пересветов исходил из двух взаимосвязанных факторов – испорченность греков, о которой свидетельствовала их неспособность жить по православным заповедям, и нравственные и политические достоинства турок. По его мнению, нарушением заповедей греки вызвали гнев Божий. Знатные придворные, например, бессовестно льстили императору, тем самым притупляя его чувство добра и зла; более того, они сами брали взятки и тем самым препятствовали правосудию. Этих же вельмож Пересветов считает виновными в том, что они не оказали яростного сопротивления неверным туркам, подвергнув тем самым Византию смертельной опасности. В отличие от них, придворные султана Мехмета II были честны, отказывались от взяток и следовали законам своей страны. По мнению Пересветова, сам Мехмет, вопреки присущей ему жестокости, неукоснительно соблюдал закон и требовал того же от своих солдат. Захватив власть в Константинополе, Мехмет приказал перевести на турецкий язык основные христианские книги, – настолько велико было восхищение султана «греческой премудростью». По сути, считает Пересветов, «Магмет-салтан… снял образец жития света сего со християнских книг»48. В этом отношении, похоже, султан был более греком, чем сами греки.

В своем идеализированном изображении турок Пересветов испытал влияние ряда источников, – в частности, легенд, распространяемых итальянскими историками. Их, в свою очередь пересказывали южные славяне, с которыми Пересветов мог встречаться на военной службе. Его негативный взгляд на византийскую политику, возможно, был основан на трудах Максима Грека и его ученика Зиновия Отенского. Однако по-настоящему Пересветова заботило вовсе не выяснение истины о взятии Константинополя и не восхваление достоинств османского двора, – более того, в его изображении этих явлений и событий была большая доля фантазии. По-настоящему Пересветова беспокоила коррупция, которую он воочию наблюдал в Московском государстве. Обсуждая причины крушения Византии, он намеревался использовать историю как зеркало текущих событий и преподать наглядный урок своим современникам. Таким образом, косвенно Пересветов нападал на высшую придворную знать 1530-х годов за развращение молодого Ивана IV, взяточничество и неспособность защитить православие от неверных татар.

В «Малой челобитной» (1549) Пересветов излагал личные причины для своего недовольства двором. Он приехал в Москву с проектом гусарских щитов, но ему было отказано в доступе к царю, несмотря на 11 лет верной службы. Московская конница из-за этого осталась без щитов «для тех, кто горазд вести смертную игру с твоими неприятелями за веру христианскую и за тебя, государь великий царь» [Каган-Тарковская 2000: 428–451]49. В том, что его не допускают к царю, Пересветов винил не Ивана IV, а «притеснения» и «судебную волокиту», чинимые «сильными людьми», то есть придворными, защищающими свои корыстные интересы. Из-за действий таких врагов, сетовал Пересветов, он теперь «наг… бос и пеш» [Каган-Тарковская 2000: 428–451].

Наиболее полно политические взгляды Пересветова изложены в «Большой челобитной» (1549 год). В начале челобитной Пересветов указывает ее содержание, которое собирается донести до царя: «Премудрости греческих философов, латинских докторов и Петра, молдавского воеводы». Под «молдавским воеводой» подразумевается молдавский господарь Петр IV (правил в 1527–1538, 1541–1546 годах), у которого Пересветов ранее находился на службе. Но на самом деле в «Большой челобитной» ни греческие философы, ни латинские доктора практически не упоминаются, а «цитаты» из воеводы Петра настолько часты, что читатель быстро приходит к мысли, что Петр был лишь персонажем, выражающим мысли самого Пересветова. Действительно, в челобитной нет ни одного фрагмента, где Пересветов не соглашался бы со своим «молдавским» знакомцем.