– Мой командир, достопочтимый Ямагути Исаму, считает ваши слова оскорблением, по поводу самураев. Ямагути Исаму сам самурай.

– А этот Яма… как там его, русский знает?

– Знает, но говорит плохо, букву «л» выговорить совсем не может.

– Тоже был прачкой во Владивостоке?

– Нет, у него было другое занятие.

– Ну, оскорбился и чего дальше?

– Он хочет вызвать вас на поединок.

– Лично меня расстреляет?

– Не надо зубоскалить.

Между тем, Ямагути Исаму достал длинный свёрток, медленно с почтением размотал его и достал из ножен длинный клинок с длинной рукоятью.

– Это катана – меч самураев, – пояснил рикугун-шой.

– Хорошо, – сказал казак, – и что?

– Он с ним выйдет на поединок с вами.

– А я с чем?

– А с чем бы вы хотели?

– С шашкой. Но в пешем строю я ей махать не очень умею, да она и не приспособлена. Нас учили, но… У вашего Ямы будет преимущество. Мы, казаки, на коне всё больше. Но на коне… Собака, сидя на заборе, чувствует себя уверенней, чем японец в седле. Тут у меня будет преимущество.

Ямагути Исаму опять что сказал.

– Сердиться?

– Нет. Достопочтимый Исаму-сан говорит, что ценит ваше благородство, но вы его опять оскорбили. Он самурай и сидит на коне не хуже вас.

– Я приношу свои извинения, но у меня всё равно нет ни моего коня, ни мой шашки.

– Пиши записку в свой полк, просите, что надо. Мы передадим.


Перед позициями Первого Верхнеудинского казачьего полка появился конный японец с белым флагом. Он кинул в сторону русских заострённую палку, она воткнулась в землю, к ней привязана белая бумага. Японец развернул коня и ускакал к своим.

Белая бумага, оказалась письмом.

«Здравия желаю. Пишет хорунжий Василий Аввакумович Волков. Приказ исполнил, попал в плен, расстрел заменили поединком с японским офицером. Христом-Богом прошу прислать мне моего коня, мою шашку и форменную одежду.

Хорунжий Волков».

– Вот, Васька, – произнёс полковник с досадой, – но хоть склад взорвал.

Васькиного рыжего коня с шашкой и одеждой отправили к японским позициям.

Вскоре от японских позиций на нейтральную территорию выехали два всадника. Один из них хорунжий Волков на рыжем коне в казачьей форме и при сабле. Другой – странно одетый японец со странным оружием.

– Японец, в кимоно одет, – сообщил полковник, глядя в бинокль, – самурай должно быть и с мечом самурайским. Не всех, видать, их в Японии перебили тридцать лет назад.

Всадники разъехались, развернули коней, встали лицом друг к другу. Японец поклонился, казак приложил правую ладонь к виску. Противники обнажили оружие и помчались навстречу друг другу. Кличь «банзай» и «ура» слились в единый рык. Всадники разъехались невредимые, развернулись и опять поскакали на встречу, поднимая столб пыли. И вот из пыли вылетел конь, волоча за собой японца. Василий салютовал шашкой и отдал честь японской стороне.

– Ах, ловок Васька, – сказал восхищённо полковник, – почти до пояса самурая разрубил.

Волков развернул коня и шагом направился к своим. И тут с японской стороны прозвучал выстрел. Васька прогнулся и снопом упал с седла. Рыжий конь, обнюхал хозяина и поскакал к своим.

Казаки разом поднялись. Полковник, не отрываясь от бинокля, прорычал:

– Отставить. Назад.

– Ваше высокоблагородие, может быть он ещё жив.

– Может быть, – согласился полковник, – только там два пулемёта вас ждут, а у нас такой механики нет. Ишь, какие хитрецы. Теперь японцы точно знают, какая часть на этом участке. И они точно знают, что казаки даже мёртвых своих не бросают, вытащить стремятся, вот пулемёты и приготовили. Ждём до ночи.

– До ночи может и не дожить, если ранен.

– Казачья доля такая. Ждём. Коня его лучше поймайте, суда бежит.