Я, конечно, проспал под елкой и проснулся почти в восемь. Благо собирать было нечего, но я потерял еще несколько минут, пока вырезал ножом суковатую дубину, и, наконец, вскочил на мотоцикл.

Окно в спальне на втором этаже было по-прежнему открыто, и штора, как и ночью, шевелились на ветерке. Оглянулся по сторонам – никого. Подставил дубину с сучками к забору и, как по лесенке, перемахнул. Упал, слава богу, не на грабли и не на вилы – а в кусты. Пошел сразу к сараю – открыто. Внутри лопаты, грабли… и стремянка.

Со стремянки мои локти достали до жестяного подоконника. Лучшего не пожелать. Медленно отодвинул штору. Кровать, скомканные простыни, свисающая из-под них рука. На ноге знакомая татуировка. Гуталин лежал на кровати один. Я влез в открытую створку окна и замер. С ним рядом на кровати лежала вторая смятая подушка, и второе скомканное одеяло. За кроватью была видна полуоткрытая дверь. Я прислушался – кто-то там был, доносились живые, но непонятные звуки, и даже какой-то детский смех. На цыпочках я обошел кровать, приоткрыл эту дверь шире и заглянул.

В углу комнаты работал почти без звука телевизор, и затылком ко мне, в кресле, – блондинистая, кудрявая головка в наушниках. Время от времени эта головка закидывалась назад и тряслась от смеха: на экране мелькали старые диснеевские мультики, воскресная утренняя программа центрального канала.

Бесшумно я подошел ближе и достал из кармана фото с выпускного бала. Я надеялся, что это была она. Негромко я позвал: "Таня". Она не услыхала меня в своих наушниках. Она слушала одновременно еще и какой-то музыкальный диск на своем плеере. Я повторил ее имя громче, еще громче. Наконец, она услыхала меня, повернулась, расширила глаза, приоткрыла рот, и я сразу протянул ей фото.

– Что, кто это? Кто вы? Откуда это у вас, что вам надо! – она сорвала с головы наушники, но не закричала и никого не позвала на помощь. Левая ноздря у нее было проколота, и на ней сверкал камушек в оправе. Золотой шарик блестел над бровью, и такой же под нижней губой.

– Тише, тише, Танечка, все спят, ш-ш, – это подействовало удивительным образом, и она действительно перешла на шепот.

– Кто вы такой? Как сюда залезли?

–Я ваш друг. В окошко, Таня, оно у вас открыто. А Гуталин спит. Пусть пока спит, он устал за вечер.

– Да кто вы такой!

– Друг. Ваш, и Гуталина. Друг. – Так я никого не обманывал: в блюзовом бенде играют только друзья.

– Я вас не знаю!

– И я вас. Но видел ваше фото. А теперь нам надо ехать домой. Дедушка весь извелся. Он чуть не плачет. Немедленно. – Она отпрянула в кресле, глаза ее сузились.

– Никуда я не поеду. Я закричу! Вы что, полицейский?

– Надо ехать, Таня. Полиция вас ищет. Но мне первому повезло. Поехали, я вас на мотоцикле прокачу.

– Я совершеннолетняя! Я что, не имею права?

– Дедушку мучить, который тебя любит, – нет, нет. Не имеешь.

– Никуда я с вами не поеду! Я вас боюсь! Володя! Проснись, Володя!

Я встал со стула и прошел в спальню. Теперь только Гуталин мог мне помочь. Пришлось его брать за руку, будить и тормошить. Наконец, растолкал его. Как только он продрал глаза, всмотрелся и узнал меня, так сразу вскочил и сел в кровати.

– Доброе утро, Гуталин. Я Таню домой забираю. Не возражаешь?

– Ты кто?

– Я – Николай Соколов, мы вчера с тобой вместе играли. – Скрипнула за спиной дверь, рядом появилась Таня. – Ты объясни ей, что домой надо, дедушка извелся. И полиция сейчас приедет. Ты хочешь с ней встретиться? Нет хочешь?

– Ты мент?

– Я сейчас не мент, но менты скоро приедут. Они неделю вас ищут. Разбирайтесь тогда с ними сами.