«У нас давно не взятки дают, а доходами делятся. Улавливаете разницу? Делиться можно только со своими, и войти в круг “своих” – это труд и везенье в одном флаконе. Взятки – это так, по мелочи…» (совладелец агрохолдинга, 34 года).

Четвертое. Меняется роль чиновника. В 1990-е годы законы часто были неадекватными хозяйственным условиям, противоречивыми, с огромными «дырами». Часть законов сохранилась с советских времен, часть была переписана с западного законодательства как «законы на вырост». Коррупция обслуживала развитие бизнеса в условиях нормативного плюрализма и множественных правовых «дыр». Любого предпринимателя могли осудить за нарушение какого-то закона. Это было время «плохих законов», и чиновник за взятку проводил бизнес по «минному полю», помогал «поймать рыбку в мутной воде». Коррупция увязывала неадекватные законы с реальными возможностями и потребностями бизнеса.

В 2000-е годы ситуация изменилась. Законы стали «хорошими», т.е. в них меньше «дыр», и бизнес вполне может обойтись без помощи чиновника, работая в соответствии с законом7. В этой ситуации чиновники начали торговать не «буквой», но «духом» закона, взяв на себя роль интерпретаторов законов с позиций национальных интересов. Национальные интересы – доминирующая риторика государственно-корпоративного капитализма. Чиновник сменил роль лоцмана в пространстве «плохих» законов на роль гуру в условиях «хорошего» законодательства. И теперь, чтобы получить государственный заказ или просто спасти бизнес от поглощения государством, недостаточно быть законопослушным бизнесменом, нужно быть «на хорошем счету» у власти. Бизнес, понимая ненадежность формальной защиты прав собственности, пытается заручиться поддержкой власти, в том числе используя коррупционные схемы.

Изменение неформальных норм диалога с государством при неизменности формальных законов продемонстрировало «дело ЮКОСа». Налоговые претензии государства строились на том, что фирмы, где концентрировалась прибыль и использовались схемы ухода от налогов, были аффилированы с ЮКОСом. Но формальные признаки аффилированности в этой бизнес-схеме отсутствовали, об этом позаботились высокопрофессиональные юристы ЮКОСа. Суд поставил экономическое содержание выше юридической формы, что вызвало одобрение одних и порицание других, продемонстрировав эластичность в интерпретации юридических норм при отчетливом неформальном давлении власти. Это повысило лояльность остальных бизнесменов, поскольку схемы работы были одинаковыми как у самого государственного «Газпрома», так и у самого частного «ЛУКОЙЛа».

Неверно трактовать пример с ЮКОСом таким образом, что это была компания, которая принципиально не использовала коррупцию, что и сделало ее уязвимой. Вероятнее всего, коррупция широко практиковалась этой компанией, как и другими участниками рынка. Истинные причины разгрома компании так и остались полем для догадок, но большинство аналитиков склоняются к версии о политических мотивах этого дела. Дело ЮКОСа показало, что соблюдение законов отнюдь не гарантирует спокойную жизнь бизнесменам, что «буква» закона стала слишком слабой защитой от претензий государства, и нужно интенсифицировать весь арсенал неформальных способов защиты прав собственности, включая коррупцию.

Пятое. Изменился субъектный состав коррупционеров. В 1990-е годы наиболее коррумпированными были представители государственных органов, которые выдают разрешения (патенты, лицензии), устанавливают льготы, распределяют квоты, следят за соблюдением правил пожарной безопасности и санитарных норм, контролируют налоговую дисциплину и т.д. В 2000-е годы самым коррумпированным звеном стали правоохранительные органы – полицейские, представители ФСБ, ГРУ, ФСО и пр., т.е. «силовики». Заметим, представители правоохранительных структур не делают ничего противозаконного: они находят украденное, обеспечивают безопасность, возвращают долги, сопровождают грузы, расследуют преступления и пр. Но делают это не для всех налогоплательщиков, а преимущественно для частных клиентов. Создают правопорядок как частное, но не общественное благо [28; 19].