Миф об экономическом росте как способе избавления от бедности и неравенства. Используя метафору «большого пирога», Б. Ротштейн пишет: «Конечно, большой пирог лучше маленького, но остается вопрос о том, как его будут делить. Даже если абсолютный размер кусочка, выделяемого наименее обеспеченным группам, и увеличится, останется вопрос о его относительной величине в сравнении с другими социальными группами». Так, несмотря на то что в середине 1980-х годов США имели более высокий и более стабильный экономический рост, нежели большинство европейских стран, и, кроме того, более низкий уровень безработицы, доля американских домохозяйств, находящихся в бедности, была вдвое больше, чем в любой из европейских стран [6]. Таким образом, теория о том, что общий экономический рост избавляет общество от бедности – безотносительно к действующим в обществе механизмам перераспределения – эмпирически не подтверждается. На это же указывает и наш собственный опыт: «тучные» 2000-е годы не избавили Россию от бедности и не устранили избыточное неравенство.

Миф об усилении адресности как способе преодоления бедности и неравенства. На самом деле, упор на адресный характер поддержки малоимущих (вместо эффективного универсального соцобеспечения) не является действенным способом преодоления бедности и неравенства. Так, США и Швеция являются странами, лидирующими по числу неполных семей, но с точки зрения эффекта, который на положение таких семей оказывает реализуемая в них модель социальной политики (универсальная в Швеции и селективная в США), эти страны находятся на противоположных полюсах. Статистика свидетельствует: риск провалиться в бедность для неполной семьи с детьми в США в 12 раз выше, чем в Швеции, а выбраться – существенно сложнее [6]. Из подобной статистики Ротштейн делает вполне резонное заключение: «На часто задаваемый вопрос, стоит ли цена, уплачиваемая за реализацию универсальной социальной политики, того, чтобы решалась лишь малая толика проблем, можно дать эмпирический ответ: другой метод – селективный – похоже вовсе не помогает бедным, скорее имеет тенденцию ухудшать их положение» [6, с. 23]. Важно и другое: если в универсальных социальных государствах общественная дискуссия сфокусирована на вопросах улучшения качества общедоступного здравоохранения, образования и т.д., то в селективных – на том, кого признавать нуждающимся, какой минимум средств ему выделить, как минимизировать мошенничество со стороны реципиентов и бюрократический произвол со стороны чиновников системы соцзащиты.

Миф о незыблемости социальных обязательств. В выступлениях представителей российской власти традиционно подчеркивается, что, в отличие от зарубежных соседей, Российское государство не снижает своих социальных обязательств. Но, во-первых, как уже было сказано, в самые пиковые кризисные годы в среднем по странам ОЭСР происходил рост социальных расходов, и статистика ОЭСР даже указывает на снижение бедности среди граждан старше 65 лет17. Да, были страны – Венгрия, Греция, Португалия, Испания, – в которых социальные расходы несколько снижались, но какие основания сопоставлять эти страны и Россию с ее потенциалом, включая природные богатства? Во-вторых, важен уровень социальных обязательств, с которого в одном случае, допустим, происходит снижение, в другом – все остается неизменным. Так, еще при сверхвысоких ценах на нефть и до введения санкций Россия тратила (по ППС) на одного учащегося начальной, средней школы и последующих ступеней образования, за исключением высшего, более чем в 2 раза меньше, чем в среднем по странам ОЭСР, а с учетом высшей школы наши расходы на образование – одни из самых низких среди стран ОЭСР и «Большой двадцатки»