В стране, где объективный процесс формирования и воспроизводства политической элиты общества подменен субъективными механизмами попадания в правящую номенклатуру, анализ этих механизмов становится особенно актуальным в ситуации глубокого общественного кризиса, порожденного ими.

Какие качества характеризовали людей, принимавших для страны судьбоносные решения? Существует понятие «кабинетный специалист». Слабое знание собственной страны и собственного народа становится особенно непростительным, если речь идет об управленцах. И становится еще более разрушительным, если речь идет о проведении государственных реформ. Этот фундаментальный недостаток реформаторов отмечают те, кому приходилось сотрудничать с ними.

Чтó объединяло «младореформаторов», как тогда называли правительство Е. Гайдара, так это стандартная служебная карьера. После школы институт, аспирантура, защита диссертации, работа в качестве научного сотрудника, участие в аппаратных совещаниях, подготовке нормативных документов – вся эта деятельность ограничена стенами служебных помещений. «Было очевидно, что правительство возглавили люди, абсолютно оторванные от практики, – свидетельствует один из самых успешных российских губернаторов Михаил Прусак, достаточно близкий к реформаторам. – Они и выбрали самый радикальный, самый болезненный вариант, поскольку не видели другого» [19, c. 14]. Можно добавить, что и не желали видеть, ибо на российский народ смотрели как на сборище «совков», коммунистических иждивенцев. Лишенные представлений о реальной жизни, они создавали свои схемы, нисколько не задумываясь об особенностях социума, в котором будут действовать эти схемы.

Кабинетные экономисты слабо разбираются в том, что такое реальная экономика и экономическое хозяйство, принимая за высшую истину прочитанные ими книги и учебники. Они всегда находятся под влиянием той книги, которую прочитали последней, полагая, что все богатство экономической теории заключено именно в ней. Сначала российские реформаторы читали Маркса – и были марксистами. Последними книгами были американские учебники по экономике, сделавшие их монетаристами.

Узкопрофессиональный подход российских адептов «чикагской школы» М. Фридмана к решению государственных проблем исключил их интерес не только к собственной стране, но и вообще к европейскому континенту. В Европе, в отличие от США, сильны социал-демократические ценности, имеющие полуторавековую историю, здесь задают тон социальные государства и социально ориентированные экономики. В первую очередь речь идет о Скандинавских странах и Финляндии – наших непосредственных соседях, которые объединяются генетическим стремлением к равенству. В советское время широко употреблявшийся термин «шведский социализм» подчеркивал эту их особенность. Но стремление к равенству присуще и русскому социальному мышлению. Более того, в нашей ментальности – это одна из базовых ценностей. Социальная справедливость у нас означает, по существу, тот же феномен равенства, только в более категорическом, можно сказать, даже сакральном выражении. Российские реформаторы выбрали американскую, ультралиберальную, совершенно чуждую российскому менталитету модель капитализма, в то время как рядом, по соседству, успешно – и экономически, и общественно-политически, и культурно-исторически – функционировала социал-демократическая модель, психологически более близкая и приемлемая для России. Основная теоретико-методологическая проблема 1990-х годов – в коренном расхождении реалий экономической жизни и представлений о них людей, отвечающих за российскую экономику.