В высшей школе мое (и не только мое) поколение учили: социализм придет вслед капитализму, как его отрицание. И это так. Свидетельствую: я жил в обществе, которое отвергло капиталистический (демократически-рыночный) уклад в пользу социалистического гибрида тюрьмы, казармы и санатория. Но затем произошло неслыханное. Советский социализм породил в качестве высшей своей фазы не коммунизм (здесь Энгельс и Суслов ошиблись), а капитализм. Который вырос из социализма – психологически, нравственно, структурно, организационно etc. Более того, этот новый русский капитализм не утратил и своей социалистической субстанции. Еще более того, путинский капитализм-социализм подобно западному устройству, – медаль с двумя сторонами. И никакой социальной альтернативы капитализм и социализм в России начала XXI в. собой не представляют.

Одно отличие от Запада: там социал-демократический капитализм работает на бóльшую часть общества (средний класс, «социальная плазма», по Р. Дарендорфу), здесь социалистический капитализм на меньшую часть общества (верхи и их прислужников, «властную плазму», по моей терминологии). – Должен сказать: путинская модель устойчива и непротиворечива. – В свое время русская история нашла свою формулу в самодержавно-крепостническом – общинно-передельном режиме. Самодержавный царизм закабалил население России, поместил его в формат общины, где шел перманентный передел земли. Это был эффективный способ процветания верхушки за счет народа, который был занят своим, привычным, органическим делом – кормить дворян и отправлять передел. – Сегодня в России сложилось типологически-сопоставимое. Самодержавное президентство «поместило» население в формат перманентного «рыночного» передела небольшой материальной субстанции в условиях денежного дефицита. Население вновь занято привычным делом. Та же его часть (все не нужны), которая необходима для обеспечения процветания «властной плазмы», мобилизуется ею и сносно оплачивается. Мы пришли или вернулись к знакомой диспозиции: самодержавие (бесконтрольная власть), опирающееся на передел. Или иначе: передел как основной социальный процесс и инстинкт, «обеспечиваемый» самодержавием. Подобно христианской Троице они единосущны, но не слиянны.

Таковы итоги русской политэкономии в начале десятых годов XXI века.

И это-то мы должны преодолеть…

Булдаков Владимир Прохорович – доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН.

Историки с удовольствием рассуждают о мифах прошлого, об особенностях воспроизводящего его сознания, охотно называют мифотворцами несогласных с ними коллег, но упорно избегают вопроса о степени мифологизации современного исторического знания. В лучшем случае его относят либо к сфере политизации истории с помощью сервильных mass media, либо к слабостям неподвластной профессионалам исторической памяти. Между тем вся писаная история – это история человеческой беспомощности и несовершенства, сдобренная мифом. В этом смысле современная историография – как и тысячелетие назад отчаянно пытающаяся сориентироваться во временных, территориальных и духовных пространствах – не составляет исключения.

Основу исторического сознания всегда составлял миф. В той мере, в какой он переставал соответствовать потребностям социально-исторического оптимизма, ему противопоставлялась утопия – происходил разрыв связи времен. Затем мифические и утопические компоненты массового сознания приходили в равновесие. Тогда возникал соблазн застоя – выгодный для бюрократии, но опасный для будущего нации.