И все же я отважусь сказать: нам нужны социальные идеи, но не нужна особая, выверенная и одобренная идеология. Идеология невольно упрощает мысли ради их обязательного соседства и стройности. И в этом есть опасность идеологизации. И еще: разве нельзя считать общественным ориентиром возвышение страны за счет ее реального экономического роста, углубляющейся интеллектуализации, создания нормальных условий жизни? Сошлюсь на случайный пример. Солдат шел как-то в увольнительную. Когда проходил мимо речки, услышал крики тонущего мальчика. Не раздумывая, он бросился в воду и вытащил паренька, который уже изрядно нахлебался воды. На другой день, когда солдат уже вернулся в свою часть, он отправился на политбеседу. Старшина спрашивал у солдат, какими качествами должен обладать российский воин, чтобы совершить такой героический поступок: спасти тонущего. Участники политбеседы не молчали. Один говорит: солдат должен стать патриотом. Другой как бы возражает: устав нужно знать хорошо. Третий начинает рассуждать о милосердии. А тот, который все время молчал, вдруг говорит: «Он должен уметь плавать». Не пора ли и нам вместо отвлеченных разговоров о патриотизме, милосердии, жертвенности учиться «плавать»? Не пришло ли время учиться строить заводы, мосты, поднимать село, повышать интеллектуальный уровень страны, развивать науку? Вспомним поучительные строчки С. Маршака:

Крым принадлежит России с XVIII в., населен и освоен, преимущественно русскими, и даже этнические украинцы, живущие там, в основном воспринимают себя как людей русской культуры. Его принадлежность остро ощущалась даже на сугубо бытовом уровне: тамошние экскурсоводы изумлялись, что историей Крыма (в значительной части татарской), экскурсиями по нему, в том числе в палящую жару, интересовались почти исключительно туристы из России. Украинские, в основном, лежали на пляжах – и это показывает, что украинский народ, каким бы близким он нам ни был, так и не ощутил Крым своим.

Украинское государство почти не развивало Крым – так Болгария не развивает самую южную часть своего побережья (за Синеморцем), когда-то принадлежавшую Турции, с неофициальной мотивацией «может быть, придется отдавать». Так поляки, переселенные в когда-то немецкие районы Силезии, до сих пор не селятся в брошенные добротные дома немцев: «хозяева могут вернуться». He только сам Крым так никогда и не счел себя украинским – «незалэжная» Украина тоже так и не начала считать его своим, и российскому руководству в 2014 г., во многом поневоле, пришлось проявить уважение к этим почти совпадающим позициям.

Возможно, отношение украинских властей к Крыму было вызвано и тем, что, с сугубо юридической точки зрения, в 1954 г. Хрущёв передал Крым Украине, пусть и в рамках одного государства, не просто «волюнтаристски», но и с прямым даже не нарушением, а игнорированием всех существовавших в то время правовых норм. Так что юридически эта передача, увы, была недействительной; и нужно обладать отечественным правовым нигилизмом, чтобы не замечать это в течение 60 лет.

Крымские татары составляют официально 12, по заявлениям их собственных представителей – аж 14% населения (при этом значительную их часть образуют турки-месхетинцы и представители других народов Средней Азии, спасавшиеся от этнических чисток и «прихваченные» руководителями крымско-татарской диаспоры для увеличения своей численности и, соответственно, представительности). Почти половина их, вопреки официально объявленному руководителями их диаспоры бойкоту и совершенно дикой пропаганде (большинство не раз и не два в течение двух недель получили листовки о том, что русские якобы собираются их выслать в Северный Казахстан и уже договорились с Назарбаевым), пришла на референдум. Социологические исследования показывали, что из числа тех, кто социализован, т.е. работает и зарабатывает деньги вне рамок своей общины и своего клана, большинство выступают за воссоединение с Россией, так как эти люди хотят жить по нормам современного мира, а не потерпевшего поражение Средневековья.