во-первых, ликвидировать глубочайший разрыв в средней зарплате между той, которая была и остается характерной для жизни вот уже по крайней мере четырех поколений россиян, и тем, что получают за такой же труд работники во всех высокоразвитых странах: он, этот разрыв, достигает сегодня величины порядка 6–10 и более раз;
во-вторых, уменьшить до социально безопасного уровня разницу в доходах между верхними и нижними по доходам 10 % населения, составляющую у нас сегодня уже 15:1 (а неофициально 60:1) при 5–6:1 во всех странах, принадлежащих к евроатлантической цивилизации;
в-третьих, построить в стране не некий не виданный нигде социально-экономический мутант, а подлинное «социальное рыночное хозяйство», гармонично сочетающее в себе рыночные и внерыночные (включая натуральные) формы удовлетворения общественных потребностей прежде всего в социальной сфере.
Одним словом, с реальной угрозой прекращения «самостоятельной истории» России или ее превращения в историю уже другого государства, безусловно, европейского и безусловно регионально очень значимого, но ограниченного теми пределами, в которых Московское царство находилось в эпоху царя Федора Иоанновича (конец XVI в.), следует, несомненно, считаться. Однако почти с той же степенью вероятности можно представить себе и другой сценарий будущего России к середине XXI в. – гораздо более оптимистический.
Прежде всего, исходя из прошлого России, сомнительными кажутся утверждения о том, что российский народ окончательно выдохся, устал, исчерпал запасы своей творческой энергии. Гибельные иностранные нашествия, периодическое разорение, всевозможные кровавые смуты и революции с удручающим постоянством сопровождали практически всю тысячелетнюю историю страны. Не раз уже возрождалась Россия, по существу, из небытия. Но возрождалась отнюдь не ослабевшей, а напротив, еще более могущественной.
Революция 1917 г., Гражданская война, коллективизация и сталинский террор, страшные потери во Второй мировой войне в своей совокупности – если говорить о крови и разрушении генофонда страны – стоили России много больше, чем затянувшийся системный кризис. Нынешняя Россия расплачивается в основном еще по тем, старым счетам. Некоторые наши генетики имеют, видимо, основания утверждать в этой связи, что потери в генофонде страны за период 1917–1953 гг. будут восстановлены лишь примерно через пять поколений. Но это как раз и придется на середину XXI в.! То есть лицо и динамику развития России будут, вероятно, определять люди, так сказать, первого сорта, а вовсе не то посредственное, худшее или даже наихудшее по качеству, что осталось в целости после всех трагических событий и передряг XX в.
Распространено также мнение: для того чтобы вдохнуть новую жизнь в страну, в ее народ, нужна новая всеохватывающая национальная идея, которая объединила бы Россию. Причем эта идея должна быть обязательно духоподъемной, равной по силе и размаху, скажем, идее духовного христианского спасения, или великодержавной (вплоть до провозглашения панславизма). Думается, однако, что возможности возникновения подобного рода тоталитарных идей исчерпаны в России если не окончательно, то на весьма и весьма длительную перспективу. Кроме, возможно, одного случая: если Россия вновь подвергнется угрозе массированного нашествия извне. Но при сохранении на должном уровне ее потенциала современных вооружений (в первую очередь ракетно-ядерного щита) такая угроза, чреватая гибелью для всего мира, вряд ли когда возникнет. Если, конечно, человечество по тем или иным причинам не сойдет когда-нибудь с ума.