Философская истина, поскольку она отталкивается от абсолютных универсальных ценностей – справедливости, общего блага и категорического императива в сфере морали, – кажется совершенно нереальной, эфемерным изобретением спекулятивного интеллекта.

Сегодня мы имеем дело с ситуацией, когда определяется сущность решения философской истины как алгоритма, предполагающего правильный расчет необходимых и достаточных ресурсов, обеспечивающих превращение открытого вопроса в закрытый.

Парадокс ситуации заключается в том, что казалось бы верные расчеты ресурсов и ожидаемые успехи открывают путь к процессу нарастающего поражения, когда победа превращается в обостряющееся бремя, от которого необходимо избавляться.

Каким же образом и почему ресурсное превосходство в решении цивилизационных отношений и проблем отнимает ум у правителей народов, обрекая народы на блуждание в обстоятельствах реального бытия, в которых нет разумного пути?

Философия дает ответ на этот вопрос, который не соответствует простому и сильному прозрению теории компьютерной сложности. Это – открытая философией способность выносить суждения, мысленно принимающие во внимание способ представления каждого другого, с тем чтобы собственное суждение считалось с совокупным человеческим разумом.

Это – предпосылки правильного философского толкования здравого смысла. С точки зрения теории компьютерной сложности здравый смысл совпадает с удовлетворением собственного интереса в его максимальном выражении. Это – точка зрения победителя в конкурентной жизненной борьбе. Победитель в итоге этой борьбы забирает себе всё. С точки зрения философии такое понимание здравого смысла является признаком помешательства, то есть потери здравого смысла.

В этом контексте представляют интерес комментарии Ханны Арендт в «Лекциях по политической философии Канта» к термину «общее чувство». Термин «общее чувство» предполагал чувство, похожее на другие наши чувства – одинаковые для каждого человека. Кант же имел в виду нечто иное: дополнительное чувство – нечто вроде дополнительной ментальной способности, встраивающей нас в сообщество8.

«Sensus communis, – пишет Ханна Арендт, – особое человеческое чувство, поскольку от него зависит коммуникация»9. Потеря коммуникации – исток поражения, а значит, утраты здравого смысла.

Что означает потеря такого здравого смысла? Согласно Канту потеря здравого смысла является признаком помешательства; вместо здравого смысла появляется логическое своемыслие (sensus privates). Логическое своемыслие – это построение видимости философской истины, представляющее реализацию частного интереса как осуществление принципов универсального разума.

Как это возможно? Это возможно в том случае, если логическое своемыслие обретает метафизическую форму. Кто придал логическому своемыслию метафизическую форму? Это сделал Фридрих Ницше.

Мартин Хайдеггер, отмечая эту роль Фридриха Ницше, считает чистым лицемерием его поношение западными философами. «Лелея свои христианские переживания, – пишет он, – мы считаем учение Ницше о воле к власти отвратительным и тут же весело летим на машине через норвежские фиорды»10. Известный ученый летит из Берлина в Осло с докладом «Переживание». Его встречают на ура. «Никто не удосуживается даже мало-мальски подумать о том, что это переживание – не что иное, как чистейшее утверждение воли к власти, которая и дает возможность появиться самолету и лететь в нем»11.

Таким образом, эволюция философской мысли приводит к забвению истины бытия. «Мы пребываем в забвении бытия, – говорит Хайдеггер. – Причем таким образом, что мы волимы волей к власти как действительностью действительного, независимо от того, знаем ли мы об этом или нет, считаем ли это ужасным или не считаем. В своем историческом существовании мы пребываем как волимые в воле к власти»