На Большой спортивной арене Олимпийского комплекса «Лужники» в г. Москве 23 февраля 2012 г. для участия в митинге в поддержку кандидата в Президенты РФ В. Путина собралось около 90 тыс. человек. Еще более 10–15 тыс. участников мероприятия находились на прилегающей территории44. Самым массовым, по сводкам столичной полиции, был митинг патриотических сил, собравший 4 февраля 2012 г. под лозунгом «Нам есть, что терять» на Поклонной горе около 138 тыс. человек45.

Даже официальные подсчеты показывают, что общие праздничные молитвы мусульман в Москве собирают в 5–6 раз больше участников, чем удается привлечь москвичей организаторам протестных акций, недовольных действиями российской власти. Число мусульман, собирающихся в Московской Соборной мечети, чтобы внять словам праздничной проповеди и совершить коллективный намаз, также сопоставимо со статистикой участников политических мероприятий, организуемых в поддержку действующей власти, когда задействуются принципиально иные ресурсные возможности для мотивации граждан.

Таким образом, мы вновь приходим к заключению о фактическом изменении исламом своего периферийного статуса в России. Исламская идентичность по большинству характеристик, в том числе количественных, которые особо наглядно проявляются в дни мусульманских праздников, вышла за пределы национальных окраин, став серьезным социокультурным фактором не только в столичных мегаполисах, включая Санкт-Петербург46, но и в крупнейших федеральных и региональных центрах РФ по обе стороны Уральских гор – в Ростове-на-Дону47, Нижнем Новгороде48, Екатеринбурге49, Новосибирске50, Красноярске51, Хабаровске52 и др. Ислам очевидно выходит в России в разряд мобилизующих факторов, сравнимых по степени влияния с возможностями доминирующего в стране православия или светских идеологических проектов53. Динамизм в укреплении референтных позиций мусульманской идентичности в российском социуме отчетливо фиксируется и высокопоставленными руководителями Русской православной церкви. В частности, протоиерей В. Чаплин, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества, признает: «Похоже, у нас есть только три реальных “партии” – православных, мусульман и неверующих. И именно они будут определять будущее российской политики»54. Выводы В. Чаплина строятся на признании двух основных сообществ – православного и мусульманского, имеющих немалое число активных членов и во многом общие нравственные и социальные ценности. Третью социальную группу, по классификации руководителя Синодального отдела, образуют десятки миллионов пока «не определившихся» граждан, но она наиболее ресурсообеспеченная – за ней стоят крупные финансы, шоу-бизнес, возрастная часть бюрократической, экспертной и медийной элиты, а также некоторое количество зависимой от этих элит молодежи.

Наличие трех групп предполагает ведение между ними борьбы на основе не совпадающих друг с другом моделей устройства семьи, локального социума, закона, общества, государства. Впрочем, как полагает Чаплин, ни одна из сил, соперничающих за десятки миллионов пока «не определившихся» граждан и за общественное устройство России, «не уничтожит и не вытеснит из страны другие»55. Напротив, их совместной задачей становится процесс гармонизации российских ценностей и социальных моделей, достигаемый через механизмы дискуссий и реформы, в которых сегодня Русская православная церковь, по признанию религиозных элит мусульманского сообщества, не только серьезно активизировала свою работу буквально по всем направлениям жизнедеятельности, включая СМИ, региональные и федеральные ведомства на всех уровнях власти, но и добилась того, чтобы было «везде заметно ее всепроникающее влияние»