Не вызывает никаких сомнений то обстоятельство, что росту религиозно-политического экстремизма на Северном Кавказе способствует не только глубокий кризис всех светских идеологий нынешнего периода, но и идеологических основ традиционного в регионе ислама, нуждающегося в коренной модернизации. Решать эту проблему, как представляется, следует сразу по целому ряду скоординированных во времени и взаимоувязанных между собой направлений.

В 90-е – первое десятилетие 2000-х руководство страны возлагало большие надежды на авторитет представителей традиционного, официального ислама. Однако социальная отчужденность и политическая пассивность «официального ислама», с его теоретической слабостью, дефицитом образованных знатоков ислама и мусульманских традиций, на деле усилили шансы исламистов в идейной схватке за мусульманское население, прежде всего за молодежь13. Несмотря на то что многие представители мусульманского духовенства, которых радикальные исламисты считают «лицемерами» («мунафикун»), приняли мученическую смерть от рук террористов, все же нельзя не признать, что их проповедь оказалась малоэффективной в противостоянии с человеконенавистнической идеологией такфиритов-джихадистов. Однако конфронтация ваххабитов с представителями «официального» ислама не ограничивается идеологической борьбой. Ваххабитская идеология считает всех тех, кто ее не разделяет, «врагами ислама» и призывает своих сторонников к священной войне с ними, т.е. к джихаду. Истинный ваххабит обязан ненавидеть всех врагов ислама, его ненависть должна обретать практические формы14. Среди этих «врагов», отмеченные в качестве «лицемеров» («мунафикун»), значатся и представители «официального ислама», наиболее активные из которых находятся под прицелом радикальных исламистов.

Общеизвестно, что наибольший накал террористической активности фиксируется на Северо-Восточном Кавказе (Дагестан, Чечня, Ингушетия), где в рамках официального ислама господствуют суфийские ордены (тарикаты) – накшбандийя, кадирийя и шазилийя (последний – только в Дагестане). Однако следует отметить, что и в этом северокавказском субрегионе достойного отпора суфизм идеологии салафизма дать не смог, а, по мнению З.М. Абдулагатова, и не мог дать, так как «…эта дискуссия в самых жестких формах безрезультатно идет уже многие столетия. Более того, как показывает статистика террористических акций религиозно-политического характера, переход исламской молодежи в ряды салафитов увеличивается. Причем, это напрямую связано не только с недостаточностью в противодействии религиозному экстремизму тарикатской идеологии, но и тем, что суфизм в известной степени сам порождает салафитскую противоположность15.

Кроме того, «…так как “официальный” ислам стремится максимально приблизиться к государству, и это ему действительно удается, оппозиция к “официальному” духовенству переходит к оппозиции государству»16. Поэтому, по мнению З.М. Абдулагатова, «…государству надо найти пути ко всем исламским конфессиям. Ровная открытость к ним, даже к тем, которые находятся в отношении жесткой конкуренции “официальному исламу”, – действенный способ противодействия их радикализации»17. Эта мысль находит поддержку в руководстве Национального антитеррористического комитета (НАК): «Внутриконфессиональное противостояние, которое сейчас существует внутри ряда республик Северного Кавказа – это очень опасное явление… …пришло время находить точки соприкосновения с идеологами умеренного ваххабизма (салафитами)… …всех, кто готов к диалогу, мы должны привлечь, включить в процесс противодействия терроризму. Надо пресечь воспроизводство террористических кадров. Значит, та часть духовенства, которая готова работать с молодежью, удерживая ее от вооруженного противостояния с властью, и которая открыта к богословскому диалогу и обсуждению всех спорных вопросов, – это наши потенциальные союзники»