– собственно вооруженные конфликты, приведшие к многочисленным жертвам среди русскоязычного населения;

– усилившаяся под влиянием процессов суверенизации политизированность титульного населения республик, выражавшаяся в появлении и быстром развитии общественных движений и партий националистического толка, разжигавших антирусские настроения и межнациональную рознь;

– сопутствующий всплеск националистических проявлений на бытовом уровне, оказывавший существенное влияние на психологическое состояние русскоязычного населения и побуждавший его покидать места обитания из-за антирусских, ксенофобских выступлений;

– дискриминация русскоязычных на этнической почве в вопросах приватизации; поскольку большинство из них составляли промышленные рабочие, они, как и в России, при разделе государственной собственности оказались отодвинутыми на второй план, что стало важной причиной ухудшения их социально-экономического положения; принципиальное отличие от ситуации в России в данном случае заключалось в том, что приватизация в новых независимых государствах проводилась с учетом «этнического фактора», преимущественно в интересах титульного населения;

– отказ от русского языка в качестве государственного, оказавшийся для большинства русских и русскоговорящих жителей центральноазиатских и закавказских республик особенно болезненным не только из-за сокращения возможностей его применения в качестве языка межнационального общения, но и потому, что тем самым подтверждался факт их превращения в национальные меньшинства; для русских это вообще стало особенно болезненным ударом, поскольку свидетельствовало об утрате ими престижного в их глазах статуса главной государствообразующей нации;

– резкое снижение уровня жизни, сильно ударившее по городскому русскоязычному населению, не имевшему иных источников дохода, кроме заработной платы, которая часто вообще не выдавалась в условиях наступившей общей хозяйственной разрухи и массовой остановки предприятий.

Оказавшись перед реальной перспективой превратиться в изгоев и маргиналов, эти люди, не доводя дело до крайности, были вынуждены уезжать. Они покидали места обитания нередко с большими материальными и моральными потерями. Россия в этой ситуации служила для большинства из них естественным центром притяжения.

Важно отметить, что чем усерднее местные элиты и националисты разных мастей старались «вытолкнуть» из своих суверенных государств «пришлое» русскоязычное население, тем хуже – по крайней мере до тех пор, пока не удалось наладить торговлю сырьем, – шли дела в экономике. И это понятно, поскольку после массового отъезда специалистов и высококвалифицированных рабочих на предприятиях даже в условиях благоприятной конъюнктуры во многих случаях стало некому работать. В отсутствие бюджетных поступлений, важным источником которых раньше служила промышленность, приходили в упадок другие отрасли народного хозяйства, усиливалась нищета среди местного населения. Неудивительно, что уже вскоре к уезжавшим русскоязычным стали столь же массово присоединяться представители титульных народов стран Центральной Азии и Закавказья.

В результате в 90-е годы возникают миграционные потоки, в которых в Россию могли одновременно следовать и «обиженные», и их «обидчики» – многочисленные пары потенциально конфликтующих друг с другом этносов. Причем это необязательно были пары с участием русскоязычных в общепринятом смысле слова: это могли быть, например, таджики и узбеки, таджики (или узбеки) и турки-месхетинцы, изгнанные ими из Ферганской долины, или же такая всем известная пара, как армяне и азербайджанцы. Иначе говоря, это могли быть пары этносов с высоким конфликтогенным потенциалом, для каждого из участников которых Россия не была исторической родиной, но теперь должна была выступать в роли третейского судьи и миротворца.