Весь парадокс настоящей ситуации заключается в том, что государство нуждается в поддержке тех, кого оно лишило в перестройку своей опоры и защиты. Ведь главным оппонентом государства в России, как отмечал политолог и философ А. Панарин, «всегда выступают “сильные”, то и дело норовящие ускользнуть от государственного контроля… Вот почему самодержавные государи на Руси старались опереться на низы общества, чтобы отбить сепаратистские и своевольнические поползновения “сильных людей”, всегда готовых обособиться от общества, а при случае опереться и на внешние силы».

Исторически идеологическое обоснование «выживающих» брала на себя религия, в частности христианство, за исключением протестантизма. Поэтому востребованность ее обществом логически закономерна. А различные разговоры о насильственном насаждении – необоснованны. Можно говорить лишь о том, что религиозная самоидентификация народа находила и находит понимание и поддержку сверху. Это тоже понятно, если учитывать идеологическую слабость властных федеральных структур, которым приходилось решать проблемы суверенитета, территориальной целостности страны и ее стабильности, стоя́щие наиболее остро в начале 90-х, исключительно с помощью финансов.

Может ли религия претендовать на роль идеологии в широком смысле этого слова? Рассмотрим различные подходы.

Первый подход можно определить так: религия и идеология антиподы. Здесь однозначно религия противопоставляется идеологии, а исторические факты, свидетельствующие о превращении христианства в идеологию, трактуют ее как вырождение. «Христианство как государственная идеология – это смешение двух совершенно разных путей и призваний, – пишет священник Александр Шрамко. – Такие эксперименты заканчиваются трагически и для церкви, и для государства». В рамках данного подхода одинаково осуждается как «цезарепапизм», так и папоцезаризм.

Мысль, на первый взгляд, парадоксальную, высказал доктор философских наук Рафик Алиев в работе «Вера и любовь, разум и душа. Гармония или противоречие»: «Когда вера превращается в идеологию, она способна на многое. Человек, воспринимающий веру не только душой, но и разумом, становится опасным для окружающих – либо он перестает принимать само общество, в котором живет, либо начинает уничтожать это общество лишь потому, что оно не соответствует его вере, его идеалам и принципам: тому, чему учили так называемые священники и религиозные лидеры, которые сделали из него безвольного раба-робота». Казалось бы, именно рефлектирующий разум является гарантией самостоятельности мышления и поступков человека. Но здесь дело в другом. Вера – это всегда личная вера. Она ограничена общением человека с Богом и требует только личного самосовершенствования. Вера требует начинать с себя. Идеология, ориентирующаяся на разум, направлена на исправление общества, её важнейшая функция – пресечение зла, и она не может не прибегать к силе и принуждению. Именно этот критерий, лежащий в основе разведения религии и идеологии, является главным. Вывод: неприемлемо любое искусственное насаждение той или иной религии, никто не должен навязывать религиозные воззрения, и тем более этого не должно делать государство. Для обеих сторон это неприемлемо – и для церкви, и для государства.

Второй подход содержит обоснование сотрудничества идеологии и религии при сохранении ими своей специфики, принципов, пространства и т.п. Точки соприкосновения существуют. Это общий объект влияния, общая задача – не допустить ада на нашей грешной земле, так как осуществить рай в принципе невозможно. И конфессии, и государство объединяет или должна объединять общая цель: противостояние «прометеевской идеологии», которая доминирует в нашем медийном пространстве. Вторая опасность, которая должна объединять и государство, и церковь, – это наметившаяся радикализация взглядов в сфере межнациональных и межрелигиозных отношений.