Насколько оправданны надежды на глобализацию, в частности на то, что Россия может дать Европе рынки? В контексте мобилизационной политики это означало бы концентрацию финансов на импорте средств производства за счет потребления, которое и так в РФ невысокое. Растущая безработица и инфляция заметно снижают покупательную способность и внутренний спрос, который увеличивался во многом благодаря работникам, занятым в финансово-банковской сфере с их высокими по российским меркам зарплатами. И они же подверглись в первую очередь массовым увольнениям, превратившись в презрительный «офисный планктон». Какие рынки ныне привлекут частный иностранный капитал?

Доклад интересен постановками проблем в острой открытой форме. Это безусловная заслуга автора. Но большинство предложений предваряют слова «нужно», «необходимо» и другие их синонимы. Но кто будет делать в стране то, что нужно? В.Л. Иноземцев выдвигает два фактора, которые, по его мнению, требуются для быстрой модернизации, – современные производственные технологии и элиты. В условиях глобализации при наличии финансовых средств технологии доступны. А вот где взять ответственные и дееспособные элиты – бесспорно, самый жгучий вопрос.

«Мировая экономика и международные отношения», М., 2010 г., № 2, с. 95–103.

ЕСТЬ ЛИ У РОССИИ СОЮЗНИКИ?

Илья Левяш, доктор философских наук (Институт экономики НАН Белоруссии)

Вопрос, сформулированный в названии статьи, является продолжением темы о современной России между роком геополитики и фортуной глобализации. Различие между ее ролями в этих координатах и, соответственно, концептуальное выражение их сути имеют принципиальный характер. В канонической Realpolitik союзником является внешний субъект общих интересов, и в этом смысле лорд Пальмерстон был прав, отметив: «У Британии нет друзей и врагов, есть общие интересы». Такие интересы, как правило, провозглашаются de jure, в институциональных договоренностях, включая гарантии достижения целей, но всегда полезно «не любить ушами» и знать, что нередко «спят в одной постели и видят разные сны». Но сны скоротечны, и в конечном счете оказывается, к примеру, что «у России есть только два союзника – армия и флот». Это признание не из легких. Не проще оказалось с разнообразными «союзами единомышленников». Если мысль – одна, а не единство в многообразии, то результат тоже один – диктатура. Вот почему, вопреки революционным романтикам, последний такой союз оказался сталинским «орденом меченосцев». Теперь – время новояза, и на mainstream'e общественной мысли, а также практики новое понятие – «партнер». В паранаучной Википедии союзник предстает как самоочевидный «партнер в каких-либо отношениях, имеет сходный интерес. Союзники имеют, как правило, общую цель, для достижения которой и объединяются». Такое неопределенное, «размытое» определение исключает вычленение из совокупности взаимосвязей субъекта с другими международными партнерами такого типа отношений, которые определяются понятием «союзник» в качественно новой парадигме глобализации.

Во-первых, любой субъект волен воображать, что у него нет «друзей и врагов» во внешнем ему мире, и в порядке компенсации может испытывать манию величия (гигантизма). Для Гулливера лилипуты были скорее не врагами, а чужаками, но, вернувшись в Лондон, он на улицах города кричал экипажам, чтобы они посторонились. Однако это притча. А Тамерлан всерьез полагал, что «все пространство мира не заслуживает того, чтобы в нем было больше одного правителя». Кстати, до сих пор кое-кто подвержен самогипнозу «самодостаточной» российской цивилизации. Это время безвозвратно кануло в потоке глобализации с ее взаимозависимостью решительно всех субъектов международных отношений в ситуации фактического глобального хаоса. Отныне их вес и влияние прямо пропорциональны способности формировать стратегически долговременные и прочные союзы для противостояния реальным/потенциальным врагам и достижения коллективных целей.