– Эту, эту.

Евгения немедленно полыхнула:

– Что за вопросы?! Почему вы спрашиваете? Откуда приличным людям знать такие подробности об этой… этой!

– Жанночка, стоит ли при посторонних, да культурным людям, – начал было Альберт, но она шикнула на него.

Намечалась перепалка, но Заверин предписал закончить базар и отвечать на вопрос. Альберт признал, что да, видел довольно давно:

– Только я не отслеживал. По-моему… да, в апреле. Это когда ты, Жанночка, ездила в командировку, а потом внезапно вернулась.

Та возмутилась:

– Альберт, при посторонних!

– Да, вы лучше уж после, – попросил Заверин. – Так что с датами, назовете?

Евгения, она же Жанна, нервно заявила:

– Да не помню я! И к чему это все, там и сейчас определенно кто-то есть, – она подняла артритный палец, весь в кольцах для камуфляжа, – вот-вот, сами слушайте. Бубнение постоянное за стенкой, песни и гогот. И ночи напролет, так и запишите!

– Разберемся. Попрошу выступить понятыми.

– Что, больше некого дернуть? – начала было тетка, но Заверин оборвал ее:

– Из лиц свободной профессии, которые не на работе, под руками только вы. Выполняйте гражданский долг. Сейчас мы в вашем присутствии вскроем дверь.

Евгения-Жанна ужаснулась, но уже по иному поводу:

– Ломать! Ужас! Такая замечательная дверь… то есть что случилось?

– Ничего, – успокоил Заверин, – просто приехала сестра гражданки Демидовой, а ключи позабыла. Приступайте.

Андрюха скинул тужурку, засек время и принялся за дело. Устройство оказалось непростое, но Денискин со времен пребывания в детском доме мастерски уделывал все замки, от простых крючков до сувальдных, повышенной секретности. «Пять пятнадцать, неплохо», – погордился он, но доложил официально:

– Готово.

Правда глянул на гражданку Джумайло, и стало не по себе. Девчонка стояла белым-бела, куда белей стены, и не замечала, как громко хрустит пальцами. Заверин, достав свой платок, тоже условно чистый, обернул им ручку двери, приоткрыл, прислушался. Никто не орал «Милиция!», не выбегал навстречу с руганью и вопросами – кто-то продолжал спокойно, негромко беседовать в глубине квартиры на два голоса.

Пока все толклись на лестничной клетке, участковый, безжалостно попирая ботинками бежевую толстую дорожку, прошел в коридор, заглянул в комнату. Вернувшись, прошел на кухню, по дороге сунул длинный нос в еще одну дверь – должно быть, санузел. Сообщил:

– Никого нет.

– Мне можно зайти? – тоненько спросила Наталья.

– Отчего нет?.. Руками только ничего не трогайте.

Заверин разрешил только девчонке, но зашли все. Лишь Денискин замешкался в коридоре, но не потому, что самый дисциплинированный, просто снимал грязные ботинки. Неловко было в них топтаться, к тому же спешить пока незачем: запахов, которые обязательно сопровождают вскрытие помещения с трупом, не ощущалось. Напротив, пахло приятно, какими-то духами и лишь едва – табаком.

И вообще, пока все было чисто и уютно. Приходило на ум старомодное, но очень подходящее слово «гнездо». Даже стены были нарядные, вроде бы красный кирпич, а надавишь пальцем (Денискин проверил) – сплошная мягкость. И полумрак, несмотря на то что день. Заверин кликнул:

– Денис… тьфу, Андрей, ты там?

Сержант вошел в комнату:

– Здесь я.

Оказалось, что бормотал и хохотал в квартире телевизор, большой «Грюндиг». Участковый обратной стороной ладони потрогал корпус, кожух, прикрывающий тыл чудо-техники. Альберт восхищался:

– Во техника, а? Сколько ж он работал?

– Сутки напролет, – вставила Евгения-Жанна.

– Не час и не два точно, – подтвердил Заверин, – и хоть бы хны.

– Надо же, пульт, – восхитился Альберт и потянулся к черной продолговатой штуке, лежащей тут же, у экрана, однако Заверин запретил: