При неожиданном появлении военного одна из женщин взвизгнула, и вся троица сорвалась и, подобрав юбки, бросилась вниз к реке.

– Вот дурёхи! – со смехом произнёс боец, после чего прокричал им вдогонку. – Стойте! Я ничего плохого вам не сделаю!

Одна из убегающих приостановилась, обернувшись. Две другие продолжали спускаться по склону, даже не оглядываясь.

– Ну, и чего вы испугалась!? – обратился Шамшур к той, что остановилась. – Не бойтесь, я вас не трону! Идите сюда!

Пограничник всем своим видом попытался вызвать у беглянки доверие. Он скорчил благодушную физиономию и приветливо махнул рукой – пастушка с места не двигалась. Тогда солдат развернулся и подошёл к костру. Положив автомат на колени, он присел на корточки и протянул к остывающим углям руки. Среди золы и обугленных головешек лежали несколько запечённых грецких орехов.

Азербайджанка тем временем, в нерешительности потоптавшись внизу, стала медленно, как бы нехотя, подниматься обратно. Взобравшись, она села с противоположной стороны костра.

– И чего бежала? Я что, такой страшный? – задумчиво спросил Шамшур, глядя не отрываясь на еле тлеющие угольки в кострище.

– Так ведь ты же подкрался! Кто знает, что у тебя на уме! – внезапно на чистом русском языке заявила пастушка.

Шамшур с удивлением взглянул на азербайджанку. Такого ответа он не ожидал. Как и его сослуживцы, он привык, что, живущие в окрестных сёлах, женщины или, вообще, не могли по-русски двух слов связать, или говорили с ужасным акцентом. Пограничники общались только с местными мужчинами, а на их жён и дочерей смотрели скорее, как на диковинных зверьков, очень на людей похожих, но таковыми не являющихся. Происходило это из-за того, что район был, отдалённый, окраинный, с исключительно азербайджанским населением, и здесь во многом по-прежнему жили по патриархальным законам прошлого. Местные женщины растили детей, занимались домашним хозяйством, копались на огородах и не более того. Общение с военнослужащими выходило за те чёткие поведенческие рамки, которые им позволяла традиция.

Перед костром сидел не «зверёк», плохо говоривший по-русски, а очень даже симпатичная девица, причём она была явно не из робкого десятка. Шамшур неожиданно для себя смутился.

– Извини! – сказал он. – Я не хотел вас напугать. Я думал – вы контрабандисты.

Незнакомка хмыкнула.

– А я главарь шайки контрабандистов! – с иронией произнесла она. Оба засмеялись.

Шамшур догадался, что девушка не из села. Уж больно она была бойкой и разговорчивой.

– Ты неместная, – спросил он. – Ты из города?

– Из Нахичевани, – последовал ответ.

Шамшур снял кепку и поскрёб короткий ёжик волос. Он с интересом разглядывал азербайджанку. На вид ей было не больше семнадцати. Невысокая худенькая девушка сидела, прижав коленки к груди. В отличие от убежавших вниз, она не покрыла голову платком, а просто накинула его на плечи. Казалось, что её густую копну волнистых спутанных чёрных волос ни под какой платок не упрятать. Лицо пастушки было бледным – без намёка на загар. Точёный подбородок, нежно-розовые, как у ребёнка, губы, аккуратный нос с едва заметной горбинкой казались безупречными. Густые, изящно изогнутые брови контрастировали с чистым открытым лбом. Но больше всего Шамшура поразили её тёмно-карие, почти чёрные, глаза. В уголках этих глаз таился какой-то загадочный влажный блеск.

Солдат поймал себя на том, что бесстыдно пялится на девчонку не в силах отвести взгляд. Она его состояние заметила и хихикнула. От прежнего её испуга не осталось и следа. Незнакомка тоже с интересом его разглядывала, но делала это исподтишка, часто опуская взгляд. Руками она теребила концы своего яркого в алых розах платка.