–Ладно, диктатор, оденусь поскромнее… – смиренно пообещала Турава, бросив на Лёху хитрый взгляд.

–Уж сделай одолжение, – по-хозяйски произнёс он, заключая в объятия рыжую бестию.

* * *

Алексей попросил Тураву приехать к восьми вечера. Лично встретил её у входа. Помог снять пальто да так и остался стоять, раскрыв рот.

– Это называется скромно одеться?! – спросил он, когда речь вернулась к нему.

      Турава оглядела себя в большом зеркале.

– А что?! Юбочка до колена, блузка закрытая, туфли на танкетке. Скромненько и со вкусом…

Белая кружевная юбка-карандаш подчёркивала безупречную фигуру балерины, делала стройные ноги бесконечными. Лёгкая блузка из шифона цвета мяты освежала кожу и усиливала цвет волос. Нитка жемчуга и клатч. Всё! Образ был закончен. Он останавливал и примагничивал взгляды мужчин и женщин. Первые расправляли плечи, вторые втягивали живот, чтоб казаться стройнее…

– Тебе не нравится?!

Меркулов молчал, не зная, что ответить.

– По клубу одна не ходишь, к барным стойкам не приближаешься! От меня ни на шаг!!! Когда я буду петь, будешь стоять около сцены, чтобы я тебя видел! – наконец разразился речью Лёха, взял её за руку и повёл за собой к музыкантам.

Концерт начался. Публика заполняла и заполняла зал. Турава отметила: свет и звук в "Барселоне" были на порядок выше, чем в "Сити парке". Группу принимали очень хорошо. Ребята спели для разогрева пару старых песен, а затем стали исполнять новые.       Музыка зачаровывала, энергичные песни сменялись лирикой. Лея растворялась в мелодии, растворялась в словах. Ей казалось, что песни написаны кем-то свыше, а Алексей их только исполняет. Иначе как человек мог такое написать!!!

Сначала она стояла около сцены, затем фанатки оттеснили её, и она оказалась в середине зала. Вдруг во время одной из песен в зале послышался шум, прозвучали восемь выстрелов. Закричали люди, но паники не было: толпа резко раздалась, освобождая небольшой пятачок. Группа перестала играть. Включили свет. Того, кто стрелял, держали за руки. Семь человек лежали на полу. Меркулов видел, как кто-то поднимает на руки рыжеволосую девушку в белой кружевной юбке, и на блузке у неё растекается алое пятно крови.

– Лея! – заорал Меркулов и бросился со сцены в зал.

Как подлетел к ней сквозь толпу, он не помнил. Выхватил её из рук мужика, осмотрел: рана была на животе.

– Лея! Открой глаза! Не молчи!!! Смотри на меня! Врача! Скорую вызвали?

Ему кричали, что стреляли из травматики, что, скорее всего, она жить будет. Он их не слушал. Не в лучшем состоянии были и другие жертвы: кто-то стонал, кто-то был в состоянии шока.

– Лея! Лисёнок! Посмотри на меня!!! – отчаянно призывал он.

Она открыла глаза, слабо улыбнулась.

–Лёша…

И обмякла в его руках, потеряв сознание. Он прижал её к себе, целовал в лоб: на Меркулова было страшно смотреть!.. Наконец, завыли сирены. Клуб оцепили наряды полиции, врачи с носилками бежали на помощь.

– Слава Богу, быстро приехали, – прошептал белый как мел Меркулов, укладывая Лею на носилки.

Кто-то подобрал и положил рядом с ней её сумочку. На улице было много народу, пресса вела репортаж. Назойливый оператор тщательно снимал Меркулова, Лею на носилках, и как их помещают в скорую.

Лёхе было на него наплевать, он повторял как мантру:

– Девочка моя, потерпи! Потерпи до больницы. Ты меня слышишь?!

* * *

Дарико сидела в гостиной, перед телевизором на коврике, и делала упражнения по растяжке, которым научила её дочь. Шла программа вечерних новостей. Турава слушала вполуха, больше концентрируясь на дыхании.

Как вдруг диктор с экрана произнёс: