Голове полегчало. Вечерний ветерок освежил ее. Раз никто меня не видит – к черту шапочку!

Ветер выл всю ночь. Дедушка разбудил меня с первыми лучами солнца. Сунув по кусочку хлеба в карманы, мы отправились по долине к деревне. Каждый год одно и то же: осенью наступал сезон орехов, а Дедушка их очень любил. Поэтому рассвет заставал нас уже на ногах – никто не должен нас видеть. Дедушка знал все тропинки как свои пять пальцев, а от мысли, что мы соберем целую гору орехов, у него будто крылья вырастали.

– Пришли, – прошептал он у какого-то дерева. – Орехи здесь небольшие, но самые вкусные.

Мы в тишине шарили в траве.

– Сними свои калоши, – велел он, – ногами лучше прощупаешь орехи.

– Но холодно же и мокро.

– Снимай калоши, – повторил он, повысив голос, – я так всю жизнь делаю.

И правда. Достаточно было просто обойти дерево – ступни ощущали орехи под густой травой. Я катала их вперед-назад, чтобы избавить от клейкой оболочки. Мешок наполнялся. С одним деревом покончено – идем к другому. Дедушка тихо запел, я чувствовала, что он доволен. У меня закружилась голова, потому что приходилось постоянно нагибаться, но делать нечего. Дедушка прислонился к дереву, осмотрелся вокруг, глянул в небо. Светало.

– Еще одно, и все. Вот увидишь, какой там формы орехи.

Оставив мне мешок, он исчез за откосом.

Чуть позже, довольные добычей, мы уселись на краю скалы. Дедушка погрузил руки в мешок.

– Есть гнилые. Тебе надо научиться их отличать, чтобы не собирать впустую.

Он протянул мне пару орехов.

– Давай, выбери один, а я тебе о нем расскажу. С закрытыми глазами.

Я вернула ему один орех наугад. Он взвесил его на ладони.

– Этот хороший, – заявил он, отложив орех вправо. И взял еще один. – Тоже хороший. – И еще один. – А вот этот гнилой. Он легкий.

Дедушка отложил орех влево и наконец открыл глаза. Момент истины. Он прямо в ладони раздавил несколько орехов из кучки слева: они были либо пустые, либо червивые. А вот орехи справа – все отличные.

– Внученька моя, в жизни очень важно отличать хорошие плоды от гнилых, – торжественно заключил он.

Мы возвращались домой, с трудом переводя дыхание: он – от тяжести лет, а я – от тяжести мешка с орехами.

День за днем я росла. Стала легкая, ловкая, сильная. И скучала дома, поэтому сбега́ла в город на целый день. Узкие улочки тянулись параллельно пляжу, чтобы по городу не гуляли сквозняки. Брусчатку покрывал мох. Люди не озирались так же сурово, как Эй. Я знала одну глухонемую женщину на рыболовной набережной – просто улыбка во плоти. Она разрешала мне посидеть рядом, пока работала. Мгновение спустя мы общались жестами, и я замечала, как она улыбается мне и всем, кто к ней подходит. С того места лучше всего просматривался порт. Мне было слышно, как причаливает лодка Эя, и видно, как он управляется со снастями. Не знаю, радовался ли он, увидев меня на спуске: лицо у него оставалось безразличное, в мою сторону – ни одного движения, он просто шел с несколькими рыбаками к таверне, пока остальные разгружали рыбу. Тогда я в одиночестве возвращалась домой. Но несколько раз мы поднимались к скале вместе, он давал мне понести его сапоги.

Иногда я не видела, как Эй приплывал. Уже вернувшись домой, я понимала, что он меня опередил. Где он проводил время, когда не выходил в море? Даже Дедушка об этом не спрашивал.

Отец Самюэль говорил, что я делаю успехи. Он дал мне Евангелие, и я его читала тайком от Эя.

– Ты уже ходила на службу, дочь моя? – однажды спросил меня отец Самюэль.

– Нет. Ни Дедушка, ни Эй никогда меня туда не водили. О Боге тоже не рассказывали.