С этим естественно связывали слух о том, что настоящего Царя за границей «убили» или «подменили», причем слухи эти начались еще до возвращения Петра. Надо полагать, что легенде о «подменённом царе» «способствовал и карнавальный маскарад Петра, который во время вояжа принял на себя роль урядника Петра Михайлова».

Надвигающуюся угрозу русскому благочестию православные пастыри разглядели на самой ранней стадии её явления. В своем «Завещании» Патриарх Иоаким (1674–1690) заповедовал: «Всякое государство свои нравы и обычаи имеет, в одеждах и поступках свое держит, чужого не принимают, чужих вер людям никаких достоинств не дают, молитвенных храмов им строить не позволяют». Голос Архипастыря Петром Алексеевичем услышан не был.

Нет никаких оснований приписывать Петру I изначальный злокозненный русофобский замысел. Он, конечно же, руководствовался в своей деятельности идей «блага» страны, понимая его лишь с позиции властного прагматического расчета. Он хотел неограниченной власти не во имя власти, а «во имя России».

Иногда можно встретить утверждения, что Пётр I «унизил Церковь». Думается, что такая формулировка – бессмыслица. «Церковь» в своем исходном, высшем, абсолютном значении никакой смертный, даже наделенный безбрежной властью, «унизить» не в состоянии.

Он может изменить и даже упразднить земное установление, «общину людей», историческое социальное явление, но «отнять» Церковь, «лишить» Веры он не в силах. Однако оскорбить чувства верующих, умалить святыни своим святотатством повелитель может, в особенности если отмечен знаком сакрального избранничества, как то и произошло с Царём-Императором Петром Алексеевичем.

Отказ от наследия Алексея Михайловича проявился в принципиальном изменении отношения верховной власти к Церкви. Пётр I решительно и безоглядно постарался разорвать эту органическую историческую связь. Русь становилась светской Империей, в которой Православие сделалось лишь главной конфессией. Теперь Церковь пребывала в Империи, а не Империя была в Церкви; отныне, по протестантскому образцу, Церковь становилась как бы ведомством, обязанным обслуживать «государственный интерес».

Государство начало преподноситься как самодовлеющая и самоценная историческая субстанция, а «дело Государя» заменялось «государственным делом». Причем любое уклонение от защиты интересов его признавалась преступлением, достойным смерти. Петровский указ от 24 апреля 1713 года устанавливал жесточайшее наказания «вредителям государственного интереса»: «Сказать во всём Государстве (дабы неведением никто не отговаривался), что все преступники и повредители интересов государственных с вымыслу, кроме простоты какой, таких без всякие пощады казнить смертию, деревни и животы брать, а ежели кто пощадит, тот сам казнен будет».

Особым указом от 23 октября 1713 года подданные поощрялись доносить лично «Его Царскому Величеству» о «преступниках и повредителях интересов Государства», за что им полагалось щедрое вознаграждение в виде движимого и недвижимого имущества «повредителей».

Что такое «интерес государственный», в законе не разъяснялось. Из контекста же всего петровского законодательного творчества следовало, что это – «воля Государя», которая напрямую не коррелировалась с сакральным заданием, адресованным христианскому правителю. Теперь государственный закон в первую очередь не охранял больше достоинство Церкви и её пастырей, как то было при Алексее Михайловиче. Отныне только отвлечённый «интерес государственный» становился самоценной приоритетной заботой Законодателя.

Конечно, Пётра Алексеевича нельзя назвать примитивным «атеистом на Троне», как его иногда именуют. Он был слишком умным и так сказать масштабным; для этого он был «слишком русским». Во всяком случае, он прекрасно понимал то первейшее значение, которое имело Православие в жизни его подданных. Он не отвергал Бога. Мало того, силой своего беспощадного закона он оберегал Имя Божие, Имя Пресвятой Богородицы от возможных оскорблений и поношений. За подобные деяния по петровскому указу полагалась смертная казнь – «отсечение главы». В его «Воинских артикулах», увидевших свет в 1716 году, об этом говорится со всей определённостью.