Войдя в комнату, я стремительно взглянула на полку слева. Покрытые пылью и сияющие чистотой предметы казались нетронутыми. Но между музыкальной шкатулкой и украшенной драгоценными камнями фигурой балерины образовалось пустое пространство, словно само по себе представлявшее артефакт.

Папина матрешка исчезла.

Он нашел ее. Заш нашел матрешку. Как?

Я заставила себя теребить пряжку чемодана, как будто все еще собирала вещи, на случай, если Юровский или Заш каким-то образом следят за моей реакцией. Но как им удалось? Откуда им было знать?

Юровский пробыл здесь всего один день. Если бы он узнал, что мы прячем старые чары, он сказал бы что-нибудь еще несколько недель назад, когда находился в этом доме. Мы оказали бы сопротивление и понесли наказание.

Наверное, это Заш. Каким-то образом он был в курсе, что я взяла игрушку из библиотеки. Или, может, заметил, что она появилась в моей комнате. Я не знала, что произошло, но это точно был он.

Я должна вернуть матрешку.

Вопрос в том, как. Наступила ночь, и блуждание по дому в темноте могло вызвать подозрения. Но я хорошо умела прятаться. Лучшее время для поисков – это утро, когда свет будет моим союзником. Хотя наш отъезд назначен на ранний час. Мне нужно выиграть время.

Задержаться.

Лучшая из усмешек появилась на моих губах – та, что предшествовала особенно удачной шутке. Все, что мне потребуется – корзина яиц.

Я поднялась до рассвета, оделась и отнесла вещи в прихожую. У Юровского не будет оснований обвинять меня в несоблюдении приказа.

Мое поведение было ангельским.

Несколько солдат, красноглазых и пошатывающихся от усталости, патрулировали коридоры. Они несли ночную вахту и казались гораздо менее отдохнувшими, чем обычно. Вероятно, потому что теперь, когда Юровский был здесь, они действительно стояли на страже всю ночь.

Комендант вышел в прихожую, когда я тяжело опустила чемодан у двери. Я вела себя так, словно его здесь не было, но чувствовала враждебный взгляд – он обжигал мою кожу. К счастью, этот человек не будет сопровождать нас в Екатеринбург.

Я старалась выглядеть занятой, и когда первый испуганный крик нарушил утреннюю тишину, ахнула, как и остальные. Должна признаться, что сама почти поверила в искренность своего удивления.

Юровский слегка наклонил голову – единственное проявление огорчения. Когда за вторым криком последовал третий, я придала лицу самое озабоченное выражение и зашагала на шум – в сторону солдатского коридора.

Комендант шел следом.

Демонстрируя тревогу, я порой переходила на бег. Ровный шаг Юровского по коридору не ускорялся и не замедлялся. Механический, как и его часы. Я была признательна за то, что он не выдавал свою тревогу. Благодаря этому я ворвалась в солдатскую комнату за несколько секунд до него и первой увидела произошедшее.

Несколько солдат сидели на своих койках с сапогами в руках. Нити яичного желтка тянулись от их липких носков внутрь обуви.

– Что здесь происходит? – потребовал объяснений Юровский, останавливаясь позади меня.

– Сырые яйца! – воскликнул один из красноармейцев. – В сапогах!

Солдаты, еще не успевшие сунуть ноги в обувь, перевернули их, и, конечно же, оттуда выкатились яйца. Некоторые тихонько посмеивались. Я ушла с пути Юровского, но не раньше, чем Заш встретился со мной вопросительным взглядом.

Он уже надел оба сапога, одетый по форме и готовый к выполнению долга. Никакого фиаско с яйцами. В его случае.

– О, и это все? – воскликнула я в адрес невезучих обитателей комнаты. – Я думала, кто-то ранен! – Развернулась на каблуках и ушла, оставив Юровского разбираться с происходящим.