Тщательно вымывшись, я огляделся в поисках одежды, но её не было. Даже полотенце отсутствовало. Поёжившись, я вышел в коридор и там нашёл свои ботинки и куртку. Набросив на плечи одежду, я быстро добрался до комнаты, забрался в кровать и уснул. А на следующий день в интернат пришла полиция.

Зубы

Полицейские – не редкие гости в стенах нашего заведения. Они инспектируют своих "подопечных", периодически возвращают тех, кто сбегает и проводят разъяснительные беседы. Это наши пастыри закона. Я слышал, что раньше люди ходили в специальные места и разговаривали с духовными наставниками. Но времена веры давно прошли. У нас люди уповали только на закон и технологии.

Но то, что седеющий мужчина в форменном пиджаке и строгая женщина в закрытом платье стояли на пороге интерната и о чём-то негромко говорили с директором, меня тревожило. На следующий день после моей вылазки. После того как я смывал с себя кровь и пытался не думать о том, что она принадлежит Ниро́. Мы занимались утренней зарядкой рядом со своим корпусом. С площадки было хорошо видно вход в интернат, курящего на пороге директора и полицейских.

На перекличке Ниро́ недосчитались. Его дружки выглядели растерянными и напуганными, когда тренер задавал им вопросы. Пока мы занимались, я видел, как в окнах нашего этажа мелькает охрана, обыскивая крыло. Но часто исчезал, но всё время возвращался сам, отбывал наказание и затаривался до следующего побега.

Нас собрали и построили, чтобы отвести в душевые. В узком тамбуре я нервничал, стягивая серую тренировочную форму. Взгляд метался по лавочкам и шкафам, боясь наткнуться на следы крови. Когда большая часть парней уже стягивала трусы, прозвучала команда встать смирно. Мы замерли, вытянулись. В тамбур вошёл седой офицер.

– Доброе утро, ребята, – мы ответили тихим нестройным хором, – кто хорошо знал Ниро́ Бокана?

В несколько человек подняло руки. Полицейский попросил их назваться и записал имена.

– У кого были конфликты с Ниро́? – он посмотрел на нас суровым взглядом.

– Ниро́ часто задирал Ро́мана, – хрипло ляпнул один из банды и показал на меня.

– Я Ро́ман, – ждать, пока меня выдернут из строя, не хотелось.

– Какие у тебя статьи, мальчик? – как-то снисходительно спросил полицейский.

– Бродяжничество и воровство.

Он сделал пометку в блокноте и снова внимательно на меня посмотрел. Я стоял в трусах, слегка дрожа от холода в тамбуре душевой, и понимал, откуда на лице сурового мужчины читается едва заметная жалость.

– Где ты был вчера ночью?

– В своей комнате, спал.

– Хорошо, – он сделал ещё пометку, – кто ещё конфликтовал с Ниро́?

Но с этим придурком не дрался разве что только я и совсем малышня. Через полчаса всех отпустили. Выдохнув, я прошлёпал по кафелю к лейке душа и сделал воду погорячее. Взгляд упал на вентиль. Я вздрогнул. На покрытой пятнами ржавчины ручке темнел жирный кровавый след. Но прошло всего мгновение и он исчез, как будто впитался в металл. Дурнота подкатила к горлу. Что-то щекотало во рту, словно я проглотил волос и никак не мог его выплюнуть. Меня скрутил кашель такой силы, что пришлось упасть на колени. Приступы стискивали грудь, оставляя совсем небольшой промежуток на вдох.

Я завалилсяна пол. Что-то кольнуло изнутри губы. Засунув пальцы в рот, я вытащил мокрое чёрное перо, слипшиеся от слюны. И меня вырвало. Царапая кафельные стенки душевой я исторгал из себя чёрные сгустки. Потом снова была темнота и холод. Нельзя сказать, что я потерял сознание. Когда сознание теряешь – нет ничего, ни мыслей, ни чувств. Ты как бы выключаешься, а потом снова включаешься. Но сейчас я не выключился, а находился словно бы во сне и был не один. Темнота смотрела на меня своими странными глазами. Я не видел, но чувствовал взгляд. И повсюду шорох, как будто вдалеке бьют крыльями по воздуху миллионы птиц.